Бестиарий

– Здравствуй, Наташенька! – сказал очень ласково брат. – Как дела? Откуда ты к нам такая? – изображая сочувствие, он вытянул губы и картинно сложил руки, как для католической молитвы.

– Я из больницы сбежала, – лепетала Парализуха, униженно улыбаясь.

– Сука, тварь! – зашипел Молль, скрипя обломками зубов.

– Ну что ты, Саша! Как можно, смотри, Наташенька замерзла и голодная, наверное, – глумился брат. – Сид, налей Наташеньке вина. И мяса дай. Присаживайся, Наташенька.

Парализуха попыталась пройти от порога к кровати.

– Там садись, сука! – преградил ей дорогу Молль.

Она дернулась обратно к двери, взглянув умоляюще противно на брата.

– Садись там, Наташенька, на пол! – уже не кривляясь, сказал брат.

Я налил в кружку клизмовки и насадил на вилку кусок мяса из сковородки.

– Андрей, я хотела тебе все объяснить, – почти прошептала Парализуха.

– Заткнись, Наташа. Сид, не этого мяса, там на кухне в миске осталось. Вот его для Наташи принеси!

В игру вступил Чин, подойдя к Парализухе, он погладил ее по голове:

– Бедная На-та-ша!

– На помойке стало так чисто, ведь уехала ты! На-та-ша! Ха-ха! – вспомнил, смеясь, брат строчку из Мамонова.

Молль все не мог успокоиться, кривился от злобы:

– Свин, давай ее грохнем!

Брат улыбнулся и промолчал. Парализуха затряслась, по ее щекам потекли слезы. Я принес миску с остатками сырой собачатины. Брат подошел к стоящей на коленях Парализухе, сунул ей в руки кружку с портвейном.

– Пей! – приказал он и взял со скамейки кухонный нож.

– Я… Я не могу, – прошептала Наташа, давясь слезами.

– Пей, сука! – Чинарик схватил ее за грязные свалявшиеся волосы.

Парализуха тихо завыла и, давясь, выпила. Ее чуть не стошнило, но она сдержалась и сглотнула.

– Проблюешься – убью! – предупредил Молль.

– А теперь закуси! – процедил сквозь зубы брат и, подцепив сырой кусок мяса, ткнул им ей в губы.

Парализуху трясло, она хватала ртом воздух, из глаз ручьем текли слезы.

– Я не голодна, – еле слышно прошептала она.

– Жри, сука! – заорал Чин и ударил ее по голове.

Парализуха губами сняла с ножа кусок и попыталась его разжевать, еле справляясь с рвотными спазмами. Чинарик и Молль смеялись, брат же сморщился и отвернулся. На какой-то момент воцарилась тишина, слышно лишь было, как трутся зубы о жесткую, сырую плоть.

– Мне никак, – промямлила Парализуха.

– Не говори с набитым ртом – подавишься! – усмехнулся брат, поигрывая ножом в руках.

– Глотай, тварь! – крикнул Молль и влепил ей затрещину.

Она, вся трясясь, проглотила. Далось ей это ох как нелегко, ее выгнуло дугой, скрутило судорогой. Ей не хватало воздуха. Она позеленела, побледнели даже веснушки, обильно разбросанные по ее глупому лицу. Я подумал, что ее все-таки вырвет. Брат тоже сделал шаг назад. Но Парализуха справилась. Она вытерла слюни и отерла слезы. Кажется, она сама была немного довольна собой, даже улыбнулась.

– Может, еще? – ласково предложил брат.

– Нет, спасибо, Андрей, простите меня, я не виновата!

– Ах ты, гадина! – Молль вскочил с кресла и двинул ногой Наташе в живот.

Парализуха завопила и, упав набок, закрыла руками голову.

– Тихо, Молль, болван! Мать же дома! – остановил его брат.

– А не пора ли нам прогуляться с Наташей на чердак? – предложил он.

Молль злорадно ухмыльнулся.

– Я, кстати, тоже не пустой пришел! – Молль достал из внутренних карманов джинсовой куртки два тюбика «Момента».

Мы обрадовались.

– Пойдем, Наташа, там и поговорим, в чем ты там не виновата, – пригласил брат.