Бестиарий

Ну и что, вы думаете, произошло? Да ничего, это ведь как всегда: беда если какая где, хулиганство или грабеж, так их и не дозовешься, как будто кончились все! А тут целый патруль на тачанке с синей полосой. Повезли в отдел. Брат никакой. Флаконы у Сныц. Брата отпустили, Сныц, сказали, позже. А у Сныц мама в ночную. Мы поэтому и придумали кетамина купить, чтобы ночью без стрема акцию отметить. И вот уже много, много и много часов он, брат, вмазывается кетамином и обрывает ментовский телефон отдела, выйдя из которого, он из таксофона вызвонил тетку с кетамином. Заказал еще четыре. Час на нервах прошатался у метро в ожидании. Мама сныцевская разозлилась, уже опаздывала на работу. Брат наплел что-то про задержавшуюся по делам дочь. Мама ушла. Ребенок спал. Брат втерся. Ребенок проснулся, стал орать. Брат заглянул к нему в комнату, пытался подойти, но, увидев страшного дядьку, ребенок заорал еще сильнее. Брату показалось, что, если он подойдет к кроватке, ребенок так заорет от ненависти к нему, что просто лопнет. Он себе очень красочно представил все эти игрушечного размера кишки на стенах. Он кинулся на кухню и, чуть не разломав телефонный аппарат, дозвонился в ментовский отдел. Там сказали, что вот-вот отпустят, но ментам верить нельзя. Он громко включил музыку, но этот, за стеной, тоже стал громче! Вот так и метался, как загнанный зверь, по кухне в ожидании меня.

Брат выбрал мне полбаяна из коричневой бутылочки с серой резиновой крышечкой.

– Давай я тебя вмажу, брат. Спасибо, что приехал, Сид, это пиздец! И ты знаешь, вонь эта от него! Я даже не знаю, кто он! – последнюю фразу брат выкрикнул истерично.

В руках у него было по шприцу, и он так ими размахивал, что я подумал, что он их куда-нибудь сейчас воткнет.

– Ладно, брат, все уже, давай я сам, – я вырвал шприц из побелевших пальцев.

Вены у нас с братом всегда были хорошие, вылезали как по команде, многие друзья завидовали нашим венам. Контроль, веточкой, ниточкой, вогнал. Внутрь через дырку в руке прошло что-то ледяное, обдало и вышло изо рта сухим выхлопом. Как будто внутренности искусственным льдом проветрили. Руки сделались сухими, кожа пергаментной.

– Что-то сухо совсем, – сказал через какое-то время брат, облизывая губы.

Рядом с ним злобно шипел телевизор, шевеля громко внутренностями, задыхался кто-то в магнитофоне. Все было слишком сухим. Очень сухо! Чудовищно сухо! Вкололи еще.

– Брат! – сказал я. – Мы совершенно обезвожены!

Я схватил его пальцы, поймал, они были совсем пергаментные, суше моих, я держал их как можно нежнее, боясь, что все может осыпаться.

– Да, брат, ты прав, мы совершенно обезвожены! – Он качался взад и вперед на стуле, сжимая мои ладони, от трения они издавали сухой шорох.

Еще чуть-чуть, и мы можем вспыхнуть – слишком сухо!

– Да, обезвожены, это из-за вчерашнего, после захвата! Сид, ты врубаешься, это ведь совершенно новое получилось! Это, это… – он поперхнулся и замолчал.

– Я понимаю тебя, брат! – крикнул я.

Зашатались стены, готовые упасть, да и стен, кажется, не было – обои! Дом из обой! Обоев? Дом из обоев, обой! Смешной обойный дом! Я засмеялся, не узнавая помещения, я не видел никогда таких, вернее, видел, но сейчас это чуждое все, не наше, не мое!

– Ты это видел? – спросил брат, глядя мне за спину обалдевшими глазами.

Я оглянулся – ничего, только качались обои. Брат сцепил пальцы и, что-то бормоча, закрыл сцепленными ладонями глаза. Я вколол себе еще. На этот раз обдало жаром. Кухня заскрипела и зашевелилась бесполезной мебелью. Заерзал под ногами пол, пытаясь залезть на стены. Я все меньше понимал назначение окружающих предметов. Что-то тревожно гудело. Что-то должно было произойти. Мне стало страшно, и я закрыл глаза. На секунду восторженно обалдел от темноты. Что-то черное подхватило меня и понесло со свистом куда-то вглубь, то вниз, то вверх. Все быстрее и быстрее сгустки липкой темноты хлестали меня по лицу. Я стал тонуть и задыхаться, испугался, открыл глаза и сразу заорал от неожиданности. Я увидел брата, он был без кожи! Нет, не так – не без кожи, а из мяса! Я огляделся: тут все, черт побери, было из мяса! Слетел наконец со всего пергамент, оголив внутреннюю жуть предметов! Все из мяса! Даже холодильник! Вон оно что! Я в общем-то догадывался, но третий глаз открылся только сейчас, после захвата «Авроры». А «Аврора»? Неужели тоже из мяса? Захотелось пить. Взял со стола кусок мяса – стакан. Он оказался тверд, но липок, он сочился кровью. А вот кран с водой оказался толстой мягкой веной, из нее текла кровь. Меня стал напрягать этот оголенный мир. Потер лоб, пытаясь закрыть третий глаз. Не получилось, поэтому закрыл два простых.