Бестиарий спального района

В палатке пусто! Совсем пусто, шаром покати! Ни сметанки, ни кефирчиков, ни молочка, ни сырочков глазированных — ни-че-го! Ай-ай-ай! И холодильничка маленького в углу нет, только густая паутина в том углу. И даже табуретки, на которой еще вчера восседала продавщица Лариска, тоже нет.

Андрейка попытался вспомнить хоть что-нибудь, связанное с неожиданным опустошением его палатки, его «Коровки», его, можно сказать, дома — он ведь и правда жил тут последние два с половиной года. Попытался вспомнить, но в виски тяжко бухнуло, он сморщился и обхватил голову руками.

Одна только мысль и крутилась надоедливой мухой: гад такой Варфоломейка! Бесполезная мысль, что уж.

Ах, как стучит… и в затылок отдает… давление не иначе… Так ведь и до сердечной недостаточности недалеко. Андрейка положил руку на левую сторону груди, замер, прислушался к себе — вроде ничего.

Он немного успокоился, и голова чуточку унялась. Ага, стало припоминаться кое-что. На той неделе приходили… вроде двое… точно, сквозь сон два голоса слышались… бубнили ересь всякую, мол, будешь, Лариска, торговать… в магазине, что ли… или на рынке… да, точно, на рынке. А этим днем, всплыло в памяти, шумело в палатке сильнее обычного. Только он, Андрейка, спал пьяненький, вот и не чухнулся.

Значит, закрыли «Коровку». Изверги.

Горе-то какое. Ему, жировику, остаться без крова да без харча — самое настоящее горе. Горькое. Да не простому жировику. Простые, они в домах живут, с людьми, при кухнях ошиваются. Черная кость, питаются чем ни попадя. Кому, конечно, и повезет, хорошо кормятся, только такое редко случается. В большинстве — перебиваются не пойми чем. И довольны. Тьфу.

Он-то, Андрейка, не чета им — потомственный жировик-харчевник. Некоторые предпочитали говорить «трактирник», иные вообще язык ломали — «корчмарник», а он придерживался старого слова: «харчевник». «Наш род, — лицо жировика сделалось важным, — уж сколько веков при харчевнях. Еще с царя того окаянного… как же его… а, да ладно! Мы, — Андрейка выпрямил спину, — лучшие. Соль среди жировиков. Вон, — сказал он себе, — как я ловко устроился: испохабили людишки кафе-мороженое, где прежде обретался, сломали все, сделали дискотеку-ногодрыгалку — так нашел же «Коровку» эту. Все, что правильному жировику нужно, тут есть… вернее, было. Ну а побаловать себя — пивной ларек неподалеку».

Андрейка скривился. У-у, сосед… Это надо же — пивной ларек для жилья выбрать! Позорище, право слово! А уж пиво у него — страх один, а не пиво…

«Я не таков, — гордо сказал себе жировичок, подняв голову. — И нечего рассиживаться, выбираться пора. Не бомжевать же, в самом-то деле! Годы не те».

Андрейка поднялся, прошлепал в угол палатки, кряхтя нагнулся, подцепил пальцами потайную досочку — хорошая такая досочка, сломанная, а словно целая, — откинул ее, потом, отдуваясь, выкатил из обнажившейся дырки крупный корявый камень, окинул последний раз взглядом свое бывшее жилище, горестно вздохнул и полез головой вперед в отверстие.

Лез неловко, весь извозился, однако вылез. Встал на ноги, огляделся — ничего опасного, — отряхнулся, обошел палатку. Так и есть: стоит наглухо заколоченная. Даже вывеску «Коровка. Молочные продукты» и ту сняли.

Эх. Жировичок утер предательски набежавшую слезу, повернулся к домику спиной и потрусил куда глаза глядят.

Глаза глядели поначалу в сторону Варфоломейкиного ларька. «Нет, — твердо сказал себе Андрейка, — ноги моей там не будет, покуда жучило этот не повинится. За пиво кислое, за сухарики заплесневелые, за насмешки. Пить, мол, не умеешь… Киселем обзывался, и еще жиртрестом».

К тому же ларек еще работает об эту пору, а Варфоломейка, стало быть, либо дрыхнет, либо, скорее всего, подслушивает, что там мужики болтают. Глупостей набирается.

Мужики-то ладно, Андрейку им не увидеть. Мало каши ели. Правда, почуять могут, прислушиваться начнут, ежели он шебуршиться станет — а как не шебуршиться? Всегда оно так… Дальше, глядишь, ругань пойдет, ссоры. До драки дойти может, под горячую-то руку. А оно ни к чему. Жировик, как и всякий домовик, ссор не уважает, нет. В доме, в каком ни на есть, тишь да гладь — вот это домовика дело и мечта. И ему хорошо, и тем, кто в доме живет да в дом приходит, тоже неплохо. Поозорничать немного — без этого никак, но ведь только ночью глухой, когда спят все.

Так что — нет. К тому же собаки там еще. Много их всегда по вечернему-то времени. Эти и Андрейку видят, и кого хочешь. А уж чуют как! И злые, и-и-и… Коты, они добрее, да нету там котов.

«Нет, — мысленно повторил Андрейка, сглотнув слюну. — Не пойду. Надо чего другого поискать».

Он взобрался на пристроенное к большому дому крыльцо с железными перилами и призадумался. Раньше эти ступеньки вели в крохотный магазинчик, никем из собратьев не занятый. Случалось сюда наведываться, как же. В поисках разнообразия, бывало, заглянешь, под прилавок протиснешься, карамельку позаимствуешь полакомиться или пастилку. И ходу, пока покупатели не перебранились — между собой ли, с продавщицей ли Любаней.