Бестия (СИ)

- Это не свидание!

- …но советую крылышки слегка подрезать, потому что поганец стал совершенно невыносим, - Фельцман посмотрел серьезно. - Ты должен не только дарить ему мотивацию, но и спускать с небес на землю при необходимости. Понятно?

Юри кивнул. Этого-то он не умел делать совершенно. А в случае Виктора не хотел. Он так долго искал подходы, смывал прилипшую позолоту фальшивой улыбки, обнажая чувственное, нежное ранимое. Виктор в последнее время летал, как будто в самом деле отрастил крылья. Подрезать их - кощунство, преступление. У Юри просто не поднимется рука. В глубине души он счастлив, зная, что в полете есть и его заслуга.

Яков прочитал ответ по упрямому выражению лица Кацуки и страдальчески вздохнул, как будто задаваясь вопросом, почему он работает с идиотами.

Все придется делать самому.

- Поговори с ним! - Фельцман нарисовался неожиданно.

Кацуки удивленно хлопнул глазами, он присутствовал на соревнованиях, как хореограф обеих групп, женской и мужской. Минако не смогла поехать, у нее появились какие-то срочные дела, а потому на плечи японца свалилась еще и Мила Бабичева, волнующаяся из-за своей давней соперницы, Сары Криспино.

Если бы это было единственной проблемой! Виктор… С ним творилось что-то неладное.

Юри не понимал, что происходит. Гран-при подкрался незаметно, хотя вроде бы его так ждали всей школой. На национальных Виктор выступил отлично, прошел на международный этап, а вот потом словно погас, сдулся. Потерял мотивацию? Вроде бы Фельцман планировал поговорить с ним. Что тренер сказал Никифорову?

- Он никого не слушает, витает где-то в облаках.

- Вы же говорили с ним…

- Как будто он тогда меня слушал, - всплеснул руками Фельцман. - В общем иди и растормоши нашу звездочку, иначе оба получите звездюлей.

Возмущенно бурча что-то себе под нос, мужчина удалился к дожидавшемуся его Георгию, выступившему группой раньше.

Кацуки подошел к бортику, просигналил Виктору подъехать. В первый момент ему показалось, что Никифоров откажется, но затем юноша послушно сделал разворот.

- Виктор, - Юри встревоженно посмотрел на подъехавшего к бортику подопечного, прижимая к груди упаковку салфеток в виде маленькой копии Маккачина. - Что происходит?

За спиной катались другие фигуристы, разминаясь перед выступлением. Виктор выделялся на их фоне, сильный, гибкий, безусловно красивый. В его костюме присутствовали женское и мужское начало одновременно, что как нельзя лучше характеризовало внешность и выступление. Фишка, способная удивить и поразить судей и зрителей, если правильно разыграть ее.

Но в данный момент не получалось у фигуриста раскрыть индивидуальность костюма так, как на тренировках. Катался он без души, механически, как кукла. Юри не устраивали стекляшки вместо блестящих синих глаз.

- Ничего, - буркнул фигурист, отворачиваясь.

Юри упрямо подался вперед.

- Я же вижу, что что-то не так.

Никифоров вскинулся, глаза его полыхнули дьявольским блеском, знакомым, заставившем всколыхнуться душу в предчувствии неотвратимого. Юноша гневно раздул ноздри, вздернул подбородок, пальцы до побеления впились в пластик бортика.

- Видишь? Видит он! Я слышал ваш разговор. “Я стану для Виктора тем, кем смогу… Наставником, другом”, - передразнил он, кривляясь. Не сильно, чтобы не привлечь внимания журналистов. - А меня ты спросил? Чего хочу я?

Виктор выдохнул, а Юри стало страшно. Не этого он желал, честное слово. Он всего лишь хотел дать юноше свободу выбора, свободу от обязательств, от себя.

- В общем, у меня пропала мотивация, - буркнул он, отвернувшись и надувшись, до боли напомнив Плисецкого, когда у того не получался прыжок.

Юри сглотнул, горло пересохло.

- Чего ты хочешь, Виктор?

- Поцелуй, - пробурчал Никифоров, все еще играя. Только нервное подрагивание пальцев выдавало с головой, насколько важен ему происходящий разговор.

- Нет, чего ты хочешь на самом деле? - тихо и серьезно спросил Кацуки.

От ответа фигуриста зависело многое, очень многое.

Виктор медленно повернул голову, как будто спрашивал, не шутит ли японец. Посмотрел испытующе, глаза его потемнели, став свинцово-серыми, штормовыми, как небо в бурю над океаном. Фигурист приблизился почти вплотную, взял хореографа за галстук. Сейчас он выглядел сущим демоном. Ни стыда, ни совести по отношению к окружающим. Впрочем, зрители и судьи, многочисленные журналисты меньше всего волновали самого Юри. Он не мог толком вздохнуть, кровь стучала в висках, по спине поползла холодная испарина. На стадионе холодно, ему чертовски жарко.

- Я хочу всего тебя, - глаза в глаза, дыхание в одно. Пальцы легли поверх плюшевой шерстки игрушки, переплелись с пальцами Юри, холодные, трепещущие. - Не забывай, я первый, кто увидел подлинного тебя. Твой Эрос, твой Кацудон. Я хочу всего тебя. Хочу стать единственным, кто сможет удовлетворить тебя, Юри. Единственным, в ком ты будешь нуждаться больше жизни. Смотри только на меня, думай только обо мне!