Бесцветный

Так как адвокат должен был все уладить, я вообразил, что держу все под контролем. Чувствовал себя очень ловким. Я уладил ситуацию, и, что важнее всего, мама и Абель были не в курсе.

Когда пришло время отбоя, вошел полицейский и забрал мое барахло. Мой ремень, мой бумажник, мои шнурки.

– Зачем вам мои шнурки?

– Чтобы ты не удавился.

– Понятно.

Даже когда он это сказал, я еще не осознавал всю тяжесть своей ситуации. Шагая по камере, посматривая на других шестерых парней, которые были там, я размышлял: «Не беда! Все будет классно. Я выберусь из этого». Я думал так до того самого момента, как дверь камеры лязгнула за моей спиной и охранник закричал: «Отбой!» Тогда я и подумал: «О, черт. Это на самом деле».

Охранники дали мне коврик и колючее одеяло. Я расстелил их на бетонном полу и попытался удобно устроиться. Твоя первая ночь в камере, ты лежишь здесь, и в твоей голове проносятся все фильмы о плохой тюрьме, которые ты видел. Ты думаешь: «Меня изнасилуют. Меня изнасилуют. Меня изнасилуют». Но тебя не насилуют, потому что ты пока еще не в тюрьме, ты – в камере предварительного заключения, а это большая разница, как ты вскоре поймешь.

На следующее утро я проснулся с тем мимолетным ощущением, когда ты думаешь, что это все было сном. Потом огляделся и понял, что это не сон. Принесли завтрак, и я устроился и стал ждать.

День в камере проходит почти в полной тишине, прерываемой делающими перекличку проходящими охранниками, выкрикивающими ругательства в твой адрес. В камере никто не произносит ни слова. Никто не входит в камеру и не говорит: «Привет, ребята! Я Брайан!» Потому что все боятся, и никто не хочет показаться уязвимым. Никто не хочет быть «петухом». Никто не хочет быть парнем, которого убьют. Я не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что я – всего лишь парень, задержанный за проблемы с автомобилем. Так что я покопался в памяти, чтобы извлечь все стереотипы относительно того, как люди ведут себя в тюрьме, и пробовал вести себя так же.

В ЮАР все знают, что цветные гангстеры – самые безжалостные, самые жестокие. Это стереотип, который сопровождает тебя всю твою жизнь. Самыми печально знаменитыми цветными бандами были «Цифровые банды»: 26-я, 27-я и 28-я. Они контролировали тюрьмы. Они известны своей зверской жестокостью – изувечиванием, пытками, изнасилованиями, отрезанием голов, причем делают это не ради денег, а просто для того, чтобы доказать, насколько они безжалостны и жестоки – как мексиканские наркокартели в Америке.

На самом деле многие цветные банды взяли за образец эти самые мексиканские банды. Они выглядят так же: «Конверсы» со штанами «Дикис», рубашка нараспашку, застегнутая только сверху.

Когда я был подростком, каждый раз, когда ко мне привязывались полицейские или охранники, это было не потому, что я был черным, а потому, что я был цветным. Однажды я пошел в клуб с двоюродным братом и его другом. Вышибала обыскал Млунгиси, махнул, чтобы тот проходил. Он обыскал его друга и махнул, чтобы тот проходил. Потом он стал обыскивать меня и посмотрел на мое лицо.

– Где твой нож?

– У меня нет ножа.

– Я знаю, что у тебя где-то нож. Где он?

Он обыскивал и обыскивал, наконец, сдался и разрешил мне войти, оглядывая меня так, словно я был ходячей проблемой.

– Чтоб никаких неприятностей от тебя! Понял?

Я предположил, что, если уж я оказался в камере, люди подумают, что я цветной того типа, что заканчивают свои дни в тюрьме. Жестокий преступник. Так что я играл эту роль. Надел на себя личину. Каждый раз, когда полицейские задавали мне вопросы, я начинал говорить на ломаном африкаанс с сильным цветным акцентом. Представьте белого парня в Америке, белого, но достаточно темного для того, чтобы сойти за латиноамериканца, разгуливающего по камере и разыгрывающего диалог гангстера-мексиканца из фильмов. «Хреново сидеть взаперти, чувак». Вот примерно это я и делал в южноафриканском варианте. Но это работало. Со мной в камере сидели парни, посаженные туда за вождение в пьяном виде, домашнее насилие, мелкую кражу. У них не было ни малейшего представления о том, как выглядят настоящие цветные гангстеры. Все оставили меня в покое.

Мы все играли в игру, только никто не знал, что и все другие в нее играют. Когда я вошел в камеру в тот первый вечер, все посмотрели на меня взглядами, говорящими: «Я опасен. Не лезь ко мне». Так что я подумал: «Черт, эти люди – закоренелые преступники. Мне здесь не место, потому что я не преступник». Но на следующий день все быстро изменилось. Один за другим парни отправлялись на официальное предъявление обвинений, я остался ждать своего адвоката, а в камеру начали приходить новые люди.

Теперь я был старожилом, разыгрывая из себя цветного гангстера, давая новичкам понять все то же: «Я опасен. Не лезь ко мне». А они смотрели на меня и думали: «Черт, он закоренелый преступник. Мне здесь не место, потому что я не такой, как он». И так круг за кругом.