2
«В Женеве я попал прямо на „Конгресс мира". В зале, который мог бы вместить три или четыре тысячи человек, с высокой трибуны разглагольствовали разные господа, которые решали судьбу человечества. <.> Сразу же было решено, что, дабы мир воцарился, необходимо истребить огнем и мечом папу и всю христианскую религию. Затем <.> надо уничтожить огнем и мечом капитал, а равно и всех тех, кто не всецело разделяет этот взгляд.» (Т. 28, кн. 2. С. 354) — сообщал Достоевский в письме С. Д. Яновскому от 28 сентября /10 октября 1867 г. Таковы были впечатления писателя от I Конгресса Лиги мира и свободы, проходившего с 9 по 12 сентября (нов. ст.) 1867 г. в Избирательном дворце в Женеве под председательством со1
Ср. у Даля: «Глуп, как пуп (как хлуп), как печка, как пробка, как пень, как надолба <.> как осел, как индейский петух, как осетровая башка»2
О Ставрогине как «какой-то смеси Печорина с Дон-Жуаном» писал современный Достоевскому критик Евгений Марков (Русская речь. 1879. № 6. С. 184). Связь героя «Бе-сов» с лермонтовским Печориным подробно осветил Н. М. Чирков, писавший: «Для понимания Ставрогина огромное значение имеет литературная генеалогия этого образа. Фигура Ставрогина <.> связана литературно-генеалогически с байроническим типом <.> посредствующим звеном между байроническими героями и Ставрогиным является Печорин. <.> Игра Ставрогина в отношении Лизы Тушиной напоминает игру Печорина в отношении к безум1
Излагая в письме А. Н. Майкову от 25 марта / 6 апреля 1870 г. масштабный неосуществленный замысел «Жития великого грешника», который традиционно рассматривается исследователями как «творческое лоно, из которого вышли все (последние. —1
«О таком литературном предприятии мечтал сам Феодор Михайлович, — комментировала это место А. Г. Достоевская, — и был уверен, что подобная книга могла бы иметь значение и разойтись в большом количестве экземпляров. Звал меня в сотрудницы по классификации вырезок» (Примечания Достоевской. С. 103). Этот же замысел писатель излагал и в письме племяннице С. А. Ивановой от 25 января / 6 февраля 1869 г.: «.мысль, почти только1
В этом «двустишии» капитана Лебядкина травестируется одна из важнейших идей романа, которая в серьезном плане выражена в словах Степана Трофимовича: «Весь закон бытия человеческого лишь в том, чтобы человек всегда мог преклониться пред безмерно великим» (с. 728). Пожалуй, именно к этому опусу Лебядкина ближе всего может быть отнесена характеристика В. Ф. Ходасевича, который, сопоставляя стихи героя «Бесов» с виршами Козьмы Пруткова, подчеркивал их принципиальную противоположность: «Комизм Прут2
По наблюдению Р. В. Плетнева (см.:1
Приведены последние строчки народной песни «Возле реченьки я хожу, молода.», которая в набросках к «Бесам» фигурирует как «Песня про Евдокию» (Т. 11. С. 255). По-видимому, она позаимствована Достоевским из сборника песен П. В. Киреевского, где помещена фольклористом в состав цикла под названием «Царица Евдокия Федоровна Лопухина. Песня царицы». Народная молва приписывает эту песню первой жене Петра I, постриженной по его повелению в монахини в суздальском Покровском монастыре (в варианте песни героиня сама говорит: «Я пострижена самим царем, / Я посхимлена Петром Первыим.»). В сюжете песни, отвечая на вопрос проезжих купцов о том, кто же спасается в «новой келейке», героиняПоклонимшися, слово молвила:
Тут спасается не девушка,
Не девушка и не вдовушка,
А спасается тут жена мужняя, — Не в любви жила — не в согласии.
Вслед за этим, устыдившись, муж начинает уговаривать жену расстричься из монахинь, снять схиму:
За расстриженье дам тебе тысячу, За рассхименье — все именьице! Я построю тебе нов-высок терем, А со красными со оконцами, Со хрустальными со стекольцами: Будешь жить в нем — прохлаждатися, Во цветно платье наряжатися!
На это предложение и следует ответ: «Мне не надобен нов-высок терем.» (Песни, собранные П. В. Киреевским: В 3 ч. М., 1870. Ч. 3, вып. 8. С. 109-111). Так восстановленный песенный сюжет весьма прозрачно накладывается на историю отношений Ставрогина и Хромоножки, а его финал предрешает итог разговора героев в доме Лебядкиных в «многотрудную ночь», когда Марья Тимофеевна отказывается от предложения своего тайного мужа поселиться в купленном им домике в швейцарских горах. По замечанию А. Б. Криницына, «сле