Бесы

¹ Таковым, с особенным акцентом на насмешливое злоречие поэта, предстает Лермонтов в ряде воспоминаний современников; см., например, мемуары его однокурсника в Москов­ском университете П. Ф. Вистенгофа: «Студент Лермонтов <.> имел тяжелый, несходчивый характер, держал себя совершенно отдельно от всех своих товарищей, за что, в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили, отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не обращали на него никакого внимания. <.> Вся фигура этого студента внушала какое-то без­отчетное к себе нерасположение. <.> Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна. Сколько презрения, насмешки и вместе с тем сожаления изображалось <.> на его строгом лице» (Лермонтов в воспоминаниях. С. 138-140). «В школе (гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. — Б. Т.) Лермонтов имел страсть приставать с своими острыми и ча­сто даже злыми насмешками к тем из товарищей, с которыми он был более дружен», — свиде­тельствует А. М. Меринский (Там же. С. 165). «.Сблизившись с Лермонтовым, — вспоми­нает князь А. В. Мещерский, — я убедился, что изощрять свой ум в насмешках и остротах по­стоянно над намеченной им в обществе жертвой составляло одну из резких особенностей его характера». Так, например, Мартынов «очень был занят своей красотой, и, по-видимому, эта слабость, подмеченная в нем Лермонтовым, послужила ему постоянным предметом довольно злых острот над Мартыновым. Лермонтов, к сожалению, имел непреодолимую страсть драз­нить и насмехаться, что именно и было причиной его злосчастной дуэли» (Из моей старины: Воспоминания князя А. В. Мещерского // Русский архив. 1900. № 9. С. 80-82). «Все прия­

¹ Ключевое для идеи Кириллова слово-концепт «человекобог» генетически связано с те­чением философской мысли, именуемым «антропотеизм», вызывавшим жаркие дискуссии в кругу петрашевцев в 1840-х гг. «.Гуманитаризм, обожествление человечества или человека, антропотеизм, — писал, например, петрашевец Н. А. Спешнев, — одна из доктрин новейше­го времени. <.> Антропотеизм — тоже религия, только другая. Предмет обоготворения у нее другой, новый, но не нов сам факт обоготворения. Вместо бога-человека мы имеем теперь человека-бога. Изменился лишь порядок слов. Да разве разница между богом-человеком и че­ловеком-богом так уж велика?» (Философские и общественно-политические произведения

³ Не однажды указывалось, что в этом диалоге героев «Бесов» близко повторяется лич­ное признание Достоевского, сделанное им в 1854 г., вскоре после выхода из Омского остро­га, в письме Н. Д. Фонвизиной; ср.: «.если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и дей­

² В речах Шатова Достоевский использует концептуальные положения теории «культур­но-исторических типов» Н. Я. Данилевского, изложенные им в трактате «Россия и Евро­па», опубликованном в журнале «Заря» (1869. № 1-6, 8-10); ср.: «Народы каждого куль­турно-исторического типа не вотще трудятся; результаты их труда остаются собственностью всех других народов <.>. Но деятельность эта бывает всегда односторонняя и проявляется

¹ Требование к грешнику просить прощения, целуя ее, у земли, которую он «осквернил», встречается уже в романе «Преступление и наказание» (см. слова Сони Мармеладовой, об­ращенные к Раскольникову, — Т. 7. С. 322). Американский славист Дж. Гибиан находит в этом «пример типично русского, дохристианского отношения к земле как матери всего человече­ства» (Материалы и исследования. Т. 11. С. 237). Однако точнее, видимо, говорить о том, что перед нами специфический комплекс религиозных представлений, который если и вос­ходит в конечном счете к дохристианской, языческой мифологии, то скорее должен быть оха­рактеризован как своеобразное «народное христианство»; ср. у Г. П. Федотова суждение об «особом нравственном законе Земли, который, войдя в круг христианских представлений,

² Первая строфа стихотворения, сохранившегося в полном виде в подготовительных ма­териалах к неосуществленному замыслу «Картузов»:

«Краса красот сломала член И интересней втрое стала И втрое сделался влюблен Влюбленный и прежде не мало.

Он был влюблен, когда вершки Два члена разделяли. Не перестал, хоть триста верст Меж членами лежали.

² По предположению М. С. Альтмана, реальным прототипом Блюма явился Н. Г. Левен- таль — чиновник особых поручений при тверском губернаторе графе П. Т. Баранове. В этом отношении характерной представляется обмолвка Степана Трофимовича, который в эпизоде обыска называет Блюма по ошибке Розенталем (см. с. 503). «„Блюм" по-немецки — цветок.