[112] В характеристике поэмы Верховенского-старшего Достоевский пародийно утрирует особенности формы и ряд мотивов поэтической мистерии В. С. Печерина «Pot-Popurri, или Чего хочешь, того просишь» (1833), дополняя изложение ее сюжета образами, заимствованными из произведений некоторых других авторов 1830-х гг. По наблюдению В. С. Киселева- Сергенина, «в „поэме" Верховенского — бесспорно сплавились мотивы и образы, почерпнутые из различных литературных источников»: «весь эпизод с „хором неживших душ" взят из стихотворения Е. П. Ростопчиной „Нежившая душа. Фантастическая оратория", датированного декабрем 1835 г. и вошедшего в т. 1 „Стихотворений" поэтессы <...> . „Хоры" всевозможных духов и говорящих стихий в изобилии представлены в мистериях А. В. Тимофеева „Последний день" (1834), „Жизнь и смерть" (1834) и „Елисавета Кульман" (1835). В последней подают голоса бабочка и песчинка (у Достоевского — „насекомое" и „минерал")»
[113] Кроме общей композиционной формы второй части трагедии И. В. Гете «Фауст» (опубл. 1832), изобилующей разнообразными «хорами» (в том числе «Хор насекомых», «Хор блаженных младенцев», «Хор ангелов» и проч.), и некоторых конкретных образов (например, появления у Гете Протея в виде гигантской черепахи; ср. в поэме Верховенского: «.является черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами»), возможно, Достоевский также намекает на юношескую поэму Т. Н. Грановского «Фауст», о которой пишет в своих воспоминаниях об историке И. С. Тургенев: «Он не занимался исключительно историей; он даже писал тогда стихи <...> и я смутно помню отрывок из драмы „Фауст", прочитанной мне им в один темный зимний вечер.»
[114] Аллюзия на образы из шестой главы библейской книги Откровения св. Иоанна Богослова, в которой повествуется о событиях, предшествующих Судному дню; ср.: «И когда Он снял третию печать, я слышал слова третьего животного: иди и смотри. Я взглянул, и се конь вороной; и сидящий на нем имел меру в руке своей.<...> И когда Он снял четвертую печать, я слышал глас четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и се конь бледный, и сидящий на нем, имя ему Смерть; и ад следовал за ним; и дана ему была власть над четвертой частию земли, умерщвлять мечем и голодом и смертию, и зверями земными» (Отк. 6: 5, 7-8; в мемориальном экземпляре «каторжного» Нового Завета Достоевского стих 8 отчеркнут ногтем; см.:
[115] По-видимому, этот мотив жаждущих смерти народов также восходит к шестой главе Откровения св. Иоанна (см. предшеств. примеч.), в финале которой читаем: «И все цари земные, и вельможи, и богатые, и тысященачальники, и сильные, и всякий раб и всякий свободный <...> говорили горам и камням: падите на нас, и сокройте нас от лица сидящего на престоле, и от гнева Агнца: ибо пришел великий день гнева Его; и кто может устоять?» (Отк. 6: 15-17). Можно предположить, что всеобщий возглас в преддверии Судного дня, обращенный к камням и горам («.падите на нас, и сокройте нас»), Достоевский склонен был воспринимать как наивно-отчаянное стремление грешников спрятаться в смерти от суда Господня. Ср. в подготовительных материалах к «Бесам» набросок, включающий трансформированную цитату из того же места Апокалипсиса: «.в несколько столетий можно до того замер- твить мир, что он с отчаяния и в самом деле захочет быть мертвым.
Падите горы на нас и подавите нас» (Т. 11. С. 181).последователи и становятся теми «атлетами», которые намериваются достроить Вавилонскую башню для отчаявшегося человечества (ибо «из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни»): «Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: „Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали". И тогда уже мы и достроим их башню.» (Т. 14. С. 230-231, 235, 238).