Бетховен. Биографический этюд

В другой раз, спустя год, по случаю встречи с герцогом веймарским, о чем мы знаем из письма к Беттине Брентано, Бетховен наговорил министру-поэту таких дерзостей, что последний предпочел впредь избегать прогулок с невоспитанным и грубым музыкантом, а в своей автобиографии даже счел лишним упомянуть его имя и не обмолвился ни одним словом относительно знакомства с ним. Лишь в его переписке, в одном письме, от 2 сентября 1812 года, к директору берлинской Singakademie Цельтеру, Гете посвящает знаменитому симфонисту несколько строк:

«В Теплице я познакомился с Бетховеном; его дарование меня чрезвычайно поразило; к сожалению, он обладает нравом неукротимым. Мир представляется ему ненавистным творением. Быть может, взгляд этот не лишен основания, но от этого не легче ни ему, ни окружающим его. Во всяком случае, он заслуживает снисхождения и сожаления, так как совершенно теряет слух, и эта глухота более вредит ему в сношениях с окружающими, нежели в отношении к искусству. Когда наступит эта катастрофа, то лаконизм его речи станет чрезвычайным».

Глубоко ошибался великий мыслитель и натуралист, полагая нрав Бетховена неукротимым; правда, последнего не могли укротить ни этикет в общении со знатью, ни материальная нужда, ни невзгоды жизни вообще, но искреннее, ласковое обращение, сердечное отношение и любовь внушали ему кротость, сокращали и втягивали острые когти этого длинногривого льва, оставляя тяжелую, но мягкую, пушистую лапу, которою он не раз нежно ласкал тех, кто был дорог ему. Тут сердце его вновь любовно забилось, увлеченное новым знакомством, с Амалией Зебальд.

Тут же, в Теплице, он получил в подарок от одной десятилетней девочки вышитый ей бювар; в ответ на это юная поклонница гения получила письмо, которое дышит кротостью и смирением, полно не лаконических, а обстоятельных рассуждений об искусстве и его жрецах.

Добрая, дорогая моя Эмилия, милая и маленькая моя подруга, я опоздал своим ответом, что может быть оправдано множеством работ и постоянным нездоровьем; уже мое пребывание в Теплице, куда я приехал для лечения, показывает, что это не пустая отговорка. Не срывай, дорогое дитя, лаврового венка с Генделя, Гайдна и Моцарта, чтобы предложить его мне; они в тысячу раз более заслуживают его. Твой бювар буду я хранить вместе с другими подарками, которых также еще не заслуживаю. Продолжай работать, не довольствуйся поверхностным изучением музыки и постарайся вникнуть в сущность ее; она достойна этого труда, ибо только высокое искусство и наука могут возвысить нас до божественного.

Дорогая Эмилия, если тебя занимают вопросы, на которые я могу ответить, то обратись прямо ко мне; истинный артист не пренебрегает скромными тружениками. Он знает, что искусство беспредельно и бесконечно: во мраке, его окружающем, он чувствует, что громадное расстояние отделяет его от намеченной цели. Среди всеобщих восторгов он горюет и сокрушается о том, что не может достичь высших сфер искусства, откуда доходят до него лучи блестящего светила, которые он мечтает покорить себе.

Конечно, я охотно навещу тебя и предпочту гостеприимство твоего скромного жилища, нежели многих богатых особ, в сердце которых часто таится лишь убожество. Если я когда-нибудь буду в X., то будь уверена, что буду искать убежища в семье твоей. Для меня окружающие имеют значение постольку, поскольку ими руководит добродетель. Моя отчизна там, где я встречаю подобных людей.

Если вздумаешь, милая Эмилия, писать мне, то адресуй прямо сюда, где пробуду еще с месяц, или же в Вену; это безразлично. Считай меня в числе друзей твоих и твоей семьи.

Людвиг ван Бетховен.

В 1822 году известный музиколог Рохлиц, тонкий знаток искусства, посетил Бетховена; между прочим, разговор коснулся его знакомства с Гете.

«С того лета в Теплице, – сказал Бетховен, – если я беру читать что-либо, то преимущественно Гете. Он убил во мне Клопштока… Я носил его с собою годами, когда гулял или шел куда-нибудь. Не всегда был мне он понятен: у него такие скачки. И начинает он всегда торжественно, все maestoso…»

В Теплице Бетховен познакомился также с модным тогда поэтом Христофором Тидге (1752–1841), который уже не раз вдохновлял композитора, заимствовавшего для своих произведений отрывки дидактической поэмы «Урания», в которой сентиментально воспевались Бог, бессмертие и свобода и популярно излагалась философия Канта; эта же «Урания» утешала русскую императрицу Елизавету, когда ее супруг Александр I отправлялся на свидание со своими фаворитками, Нарышкиной и Криденер. С Тидге композитор встречался, видимо, редко, о чем выражает сожаление в письмах к нему и «прелестной подруге его», графине Рекке.

Господину фон Тидге в Дрезден,

отдать у графини Элизы фон дер Рекке.

Теплиц 6-го сентября 1811 года.