Бетховен. Биографический этюд

«Он в серьгах, в сюртуке на шелковой подкладке, с воротником. Без часов. Сейчас пошлют в кофейню за матерью; теперь 2 часа; лучше поедем домой, оттуда пошлем к Шлеммеру, а после обеда приедем сюда».

Так мечутся Бетховен и Хольц по Вене с утра до обеда, а затем, придя к матери вновь, находят записку Карла: «Исполнилось. Нужен лишь неболтливый хирург, Сметана, если он здесь. Не мучь меня теперь упреками и жалобами; все прошло. Впоследствии все уладится. Она послала за врачом, но его нет дома. Хольц сумеет привести».

Бетховен. – Когда это случилось?

Мать. – Он приехал сейчас. Извозчик взял его со скалы в Бадене и отправился к вам. Близ Бадена в Баденербад. Пуля засела в левой части головы.

Дрожащей рукой Бетховен набрасывает записку.

Почтеннейший г. А. Сметана.

Приключилось большое несчастье, Карл случайно сам причинил себе, спасение, надеюсь еще возможно, тем более вам, если только придете сейчас, у Карла в голове пуля, в чем вы сами убедитесь.

Только скорее, ради Бога скорее.

Ваш уважающий вас Бетховен.

Чтобы скорее помочь, его взяли к матери, он теперь там. При сем адрес.

Оставив юношу у матери, композитор отправляется домой.

«Он имел, – говорит Шиндлер, – удрученный, угнетенный вид; его стан сгорбился, пред нами был 70-летний старик, всему покорный, послушный малейшему дуновению ветерка». Хольц, посетивший его также на следующий день, пишет в тетради: «Карл хотел застрелиться в Еленентале, на скале. Вчера он от меня отправился прямо в город, купил пистолет и поехал в Баден. Его неблагодарность очевидна; когда вы ушли, он сказал: “Хотя бы он больше не возвращался… Если бы только он перестал упрекать”. Досадно, что он носит ваше имя. Я сказал вчера Рейсеру, что у него найдены пистолеты. Он воскликнул: “Дрянной мальчишка, комедиант”. Кому охота унижаться и заботиться о таких людях: мать – потаскуха, сын – преступник, самоубийца. Неделю тому назад он был в Бадене с двумя офицерами. Шлеммер имел много неприятностей с Карлом, так как последний очень бранил вас. Он задумал это еще ранее истории в Гласисе… Я думаю, что он говорит это только с целью рассердить вас еще больше. Он заявил, что немедленно сорвет повязку, если ему еще будут говорить о вас. Он говорил также: “хотя бы прекратилась эта глупая болтовня”. Часы свои он продал в воскресенье и купил два новых пистолета… Вчера уже рассказывали об этом по всему городу, о нем отзывались не очень лестно, но все безусловно признают, что вы были добры и заботились о воспитании его».

Хотя из двух выстрелов, произведенных юношей на вершине холма Раухенштейн, под развалинами древнего замка, один дал промах, а другой нанес лишь легкую рану, так как пуля скользнула по черепу; хотя помощь была оказана немедленно и четыре врача ежедневно навещали больного, тем не менее Бетховена преследует мысль о смерти племянника и о своей виновности; в дневнике, как бы оправдываясь, он пишет: «Больше любого отца… Это своего рода сумасшествие… Его пылкий темперамент с самого детства… Головные боли… Я требовал, чтобы он обедал у меня…» Утешения ищет композитор в Библии и требует найти издание «на настоящем языке, как перевел ее Лютер». Далее в дневнике помечено: «16 августа… на смерть Бетховена». Так овладевают постепенно больным мистиком призраки подкрадывавшейся смерти; в таком настроении пишет он Lento assai последнего квартета, а неугомонный Хольц в то же время продолжает наполнять страницы разговорной тетради сообщениями о Карле:

«Неизвестно, отделается ли он так легко; всякая рана в голову может быть смертельна. Если мозг сильно потрясен, то он погиб. Это вскоре выяснится. Отвращение к жизни. Если он умрет, то его не похоронят, как других христиан. Он сказал, что чувствует к вам не ненависть, а нечто другое…

Показания Карла при допросе оказались очень странными, такие едва ли когда-либо произносились в суде. «Я поступил скверно, потому что дядя желал мне добра». В больнице он ведет себя как всегда, так же холоден, скрытен, невозмутим. А мать, она готова была извлечь пользу из ваших сильнейших страданий. Когда мы застали его раненым у матери, то она сказала ему: «Скажи дяде причины твоего поступка, открой ему сердце твое. Ты видишь, что теперь самая удобная минута, он слаб и готов исполнить все твои желания», но Карл упрямо ответил: «Не желаю говорить с ним». Можно ли добиться чего-либо при его безмолвии и скрытности?»

Навещая часто Карла в больнице, где он лежал, композитор не раз встречался с Царицей Ночи, назойливо-льстивые приветствия которой вызывали его негодование; однажды, придя поздно к сыну и встретив уходившего Бетховена, она пишет ему в тетрадь:

«О, какое горе постигло вас… Пожалуйста, передайте поклон вашему Карлу; я хотела навестить его, но прием кончается в 5 часов… Ну, господин ван Бетховен, вот мы и помирились… Я любила вас, господин ван Бетховен, как брата, я лишь заботилась о помещении и столе Карла; я никогда не говорила о вас ничего дурного, да и позорно заниматься этим. Я удивляюсь вашему гению и ценю ваше сердце».