Впрочем, мое правило: Nulla dies sine linea, и если я даю своей музе дремать, то для того, чтобы она проснулась еще бодрее. Я надеюсь издать еще несколько больших произведений, а там, как старое дитя, закончить свой земной путь среди добрых людей.
Ты получишь вскоре несколько музыкальных пьес через братьев Шотт в Майнце. Прилагаемый портрет, хотя художественной работы, но не новейший. Чтобы доставить тебе удовольствие, сообщу еще, что в числе знаков отличия находится медаль от покойного французского короля с надписью: Donne par le Roi a Monsieur Beethoven; при ней было очень любезное письмо от premier gentilhomme du Roi Due de Chatres.
Дорогой мой, довольствуйся сегодня. Меня охватывают воспоминания о прошлом, и немало слез упало на это письмо. Начало положено, вскоре получишь еще письмо, и чем чаще будешь писать мне, тем больше доставишь удовольствия. Ведь наша дружба не нуждается в подтверждениях; итак, прощай! Обними и расцелуй от меня твою милую Лорхен и детей и не забывай меня. Господь со всеми вами.
Как всегда, твой верный и уважающий тебя истинный друг, Бетховен.
В то же время, под гнетущим впечатлением поступка Карла, Бетховен обращается к тому старому отвергнутому другу, проживавшему в тридцати шагах от композитора и часто сталкивавшемуся с ним в Schwarzpaniergasse, к брату Леоноры, с которым связаны воспоминания о лучших днях жизни и о первых успехах в Вене, о детстве в Бонне; к тому человеку, который десять лет назад решился настойчиво отклонять замысел Бетховена относительно опеки и усыновления Карла, за что лишился не только дружбы, но даже знакомства упрямого композитора…
Вслед за возобновлением дружбы с Брейнингом, занимавшим довольно значительную должность в Главном Военном Совете, первой заботой Бетховена было воспользоваться содействием «императорско-королевского надворного советника» для определения Карла юнкером в полк, и для облегчения его участи там, если начальство будет относиться с предубеждением к юноше, покушавшемуся на самоубийство; по этому случаю он пишет своему другу:
К Брейнингу.
Относительно Карла нужно иметь в виду три вещи: во-первых, чтобы с ним не обращались, как с преступником, иначе последствия будут обратные желанным; во-вторых, чтобы получать повышения, он ведь не обязан вести жизнь совершенно убогую и незаметную.
В-третьих – ведь ему тяжело быть слишком стесненным в отношении еды и питья, я тебя не упрекаю.
Из следующих двух записок видно, что композитор старался загладить свою вину и сознавал беспутность времяпрепровождения среди людей, чуждых ему по нраву и по возрасту.
К Стефану фон Брейнингу.
Уважаемый друг мой, ты завален работой, я тоже, притом же я все еще чувствую себя не совсем здоровым. Я давно пригласил бы тебя к столу, но до сих пор принужден быть в обществе людей, которые не интересны тебе; гениальный автор моих яств – повар, и талантливые произведения кулинарного искусства обретаются не в собственных, а чужих погребах и кухнях. Впрочем, вскоре все изменится.
Не бери пока фортепианной школы Черни; на днях получу подробные сведения относительно другой. При сем присылаю, обещанный твоей жене, модный журнал и кое-что для твоих детей. Журнал могу вам присылать постоянно; вообще можешь приказывать мне все, что тебе нужно от меня. Любящий и уважающий друг твой, Бетховен.
Надеюсь, вскоре увидимся.
Дорогой и уважаемый!
Наконец, я стал благоразумнее. При сем обещанная для Герхарда фортепианная школа Клементи. Если он ею будет пользоваться, следуя моим указаниям, то наверняка сделает хорошие успехи. Вскоре увижу и сердечно обниму тебя.
Глава XXII
1827
По выходе из госпиталя Карла, а следовательно, и композитора, ожидал новый ряд неприятностей. Полиция, принимая во внимание взаимные отношения юноши, его матери и дяди, не позволила ему отправиться ни к ней, ни к нему: поведение Иоганны могло дурно повлиять на сына, а капризы старика вновь могли внушить ему мысль о самоубийстве или побеге; к тому же преступление юноши требовало наказания, а потому Карла свели в тюрьму. «Кормили меня там плохо, – рассказывал он впоследствии, – не позволяли глядеть в окно; по вечерам не давали свечей; я не мог спать, потому что множество насекомых окружало меня. Я был среди каких-то подозрительных людей и старался быть дальше от них». Мать, узнав об этом, стала ежедневно стучаться к композитору.