Бэтмен. Готэмский рыцарь

Монтойя раздраженно повернулась к нему.

– Ты сегодня не в духе?

– Да. Я... подумываю о переводе из Отдела... Может, вернусь в министерство.

– Что? Не вздумай, Крис!

Пришла очередь Аллена закатывать глаза.

– Рене, мы работаем вместе всего шесть недель. А послушать тебя, можно подумать, что мы женаты.

– Но... это лее отдел тяжких преступлений! Гордон сам выбрал и меня, и тебя. Он лично отобрал всех наших детективов. От таких предложений не отказываются!

– Отдел тяжких преступлений! Бог ты мой! Вот если бы мы занялись организованной преступностью, остановили войну группировок, которая уже почти месяц раздирает город, может, я бы и передумал. А что мы? Мы на побегушках у самозваного борца с преступностью.

Монтойя нахмурилась.

А потом, к удивлению Аллена, резко выкрутила руль и свернула на другое шоссе.

– Так мы к Управлению не проедем, – заметил Аллен.

Монтойя пожала плечами.

– А разве мы под надзором? Давай прокатимся до Малой Одессы, посмотрим, как там и что. На всякий случай. Может, что и заметим. Крюк не большой.

Аллен фыркнул.

– Да уж, рукой подать – другой конец города.

Они проехали по Чайкин-авеню, главному проспекту района, известного в Готэме под названием Малая Одесса. Эта улица тянулась под эстакадами надземных железных дорог, между равномерно расположенных стальных опор. Периодические попадались крутые стальные лестницы, ведущие к железнодорожным платформам и суживающие и без того неширокие улицы. Под лестницами скапливался городской мусор: старые пакеты, магазинные тележки, непонятные объедки, вездесущие сорокапятигаллонные канистры, изредка – безнадежно опустившиеся человеческие существа.

По обеим сторонам улицы располагались магазины с вывесками на кириллице. Надписей на английском попадалось очень мало. Монтойя смогла угадать направленность некоторых магазинов – например, в витрине одного из них были выставлены книги. А магазин, в витрине которого красовались матрешки и другие безделушки, наверняка предназначался для туристов.

На плакате, висевшем на закрытом газетном киоске, – возможно, в нем продавали газеты на русском языке – два бойца без боксерских перчаток стояли друг напротив друга со сжатыми кулаками. Крупная подпись гласила «Россия против Америки», остальной текст был набран кириллицей.

– Здесь пожилые люди почти не говорят по-английски, – пояснил Аллен. – А молодежь в основном двуязычная.

Они проезжали мимо ресторанов. Мимо мясных и булочных. Мимо большого рынка. И опять мимо ресторанов – разумеется, закрытых в глухую ночную пору. Монтойя приоткрыла окно – совсем чуть-чуть, на узкую щелку, надеясь уловить запахи района.

– Знаешь, что общего у всех иммигрантских районов города? Всюду, куда ни глянь, еда! И в Малом Риме, и в Чайнатауне. Вот и здесь мы едем по улице ресторанов, и все до единого закрыты, – ворчала Монтойя. – А я умираю с голоду. Скажи, куда деваются все круглосуточные «Макдональдсы», когда за бургер хочется продать душу?

Аллен усмехнулся.

– Ты – типичный обыватель, Рене. Приезжать сюда надо было днем, когда в Малой Одессе кипит жизнь. Был бы тебе тогда и борщ, и кебабы, и пироги. И черный хлеб. И даже черная икра с уличного лотка. Не говоря уже о водке и пирожках!

– Прекрати! – застонала она. – Хватит издеваться!

Монтойя посмотрела вверх через лобовое стекло. Из-за опор и рельсов надземки улица казалась замкнутой, развивала клаустрофобию и не соответствовала представлениям Монтойи о проспекте. Тем не менее Чайкин-авеню была именно главной улицей района.

Поздний поезд прогрохотал над головой и остановился с громким шипением. Залязгали стальные ступени под ногами спешащих пассажиров.

– Поздно люди возвращаются домой, – заметила Монтойя. – Или уезжают из дома.

– Да нет, не особенно. По крайней мере, в этой части Готэма, – отозвался Аллен. – Кстати, мы приближаемся к «району увеселений».

Они миновали бары и ночные клубы, которые явно процветали. Стайка подростков, по возрасту, учеников колледжа, собралась у клуба. Девушка с резко очерченными скулами и рыжими волосами, собранными в конский хвост, кричала в мобильник на смеси русского и английского, стараясь заглушить музыку, рвущуюся из открытой двери. Монтойе показалось, что даже автомобиль завибрировал от мощных басов, пока они проезжали мимо.

– Бойкое место, – заметила Монтойя. – Гангстеров видишь?

– Здесь их называют «воры», – поправил Аллен.

Русские евреи, спасавшиеся от гонений, поселились в Малой Одессе во второй половине XIX века. С каждым поколением население района пополнялось новой партией эмигрантов, у каждого из них были свои причины для переезда в другую страну. Эмигранты недавней волны ехали не за политической или религиозной свободой, а за хорошим образованием и возможностями.

Несмотря на преданность новой стране, эмигранты не желали расставаться с прошлым. И привезли с собой как самые лучшие, так и наихудшие его атрибуты.