Без любви, или Лифт в Преисподнюю

– Племяш мой Аркаша вам правду сказывает. С удочкой я люблю посидеть, это так, а вот убивать – вы уж извините меня за старческую сентиментальность – не считаю возможным. По этическим соображениям. Зачем множить всемирное зло, когда и без того оно роится вокруг нас? Я уже стар, и скоро мне ответ держать. Я не ловлю – я подкармливаю своих рыб.

Руслан не знал, что и подумать. Неужели не разыгрывают?! Но ведь странно как-то всё это выглядит. Он пожелал удачи и отплыл в задумчивости.

Так кто же – Лёля или Жанна? Жанна – или Лёля?! Вместе, что ль, – по-сестрински… И он нырнул, чувствуя, что ему пора срочно остудиться. Гнать такие мысли прочь. Недолго ведь и перегореть до сроку.

Он вынырнул, набрал полные лёгкие воздуха: те ночи, как небо и земля, различны и близки в единстве были, – и опять нырнул. Не дай бог, генерал прочитает его мысли, или заподозрит что – и вгонит в краску нескромными вопросами. С него станется.

Когда он вернулся к сёстрам, то они по-прежнему играли в подкидного. Причём с увлечением, если не сказать – с ожесточением швыряя карты. Уходя, он запомнил, что одна другой повесила семёрки, а другая – девятки. Теперь на погоны уже шли фигуры. Их партия близилась к завершению.

Дурачок-то подкидной, но какой-то странный, сплошь состоящий из одних любезностей. У каждой своя колода, свои козыри. И казалось, что они играют в поддавки: побеждает не тот, кто повесил погоны, а кому повесили. Почти как в жизни.

Он присел рядом и даже увлёкся игрой, наблюдая за ними.

Выиграла Жанна: у неё на плечах красовались два туза, в то время как Лёля дошла всего лишь до дам.

– Поздравьте, – сказала Жанна, – сегодня мой верх!

– Поздравляю, – сказал Руслан.

– А мы с вами, выходит, товарищи по несчастью, – смеётся Лёля, завораживая слух весьма и весьма игривым тоном. – Вы ведь тоже проиграли?

– Увы, – вынужден был согласиться Руслан.

– Может быть, тоже хотите в картишки перекинуться? – спросила Жанна.

– Да нет, спасибо. Боюсь, что в карты я не силён.

– Тогда повезёт в любви, – и опять Лёля смеётся, как будто бы над ним и смеётся.

Руслан сделал вид, что не уловил намёка подозрительную соль.

Ему надо было уединиться. Привести себя в порядок. Навести порядок в мыслях. Взять в руки вожжи воли, чтоб обуздать движения неопытной натуры.

– Ой, прошу прощения, нам пора! – воскликнула Лёля, вскакивая на ноги с подстилки. – Генерал уходит.

– Служба, – уже на ходу бросила Жанна. – Извините.

Девушки убежали, точно бы налетел ветерок и унёс с собой пушинки – одну чёрную, другую рыжую. Тот ветерок, стало быть, поднял неуёмный генерал.

Руслан проводил их задумчивым взглядом.

– Аркадия Наумыча хлебом не корми – дай малинкой с куста полакомиться.

Руслан поднял взгляд на голос. Татьяна Ивановна, взяв супруга под руку, точнее было бы сказать – подмышку, прогуливалась мимо… босиком по зелёной травке. Станислав Вольтович был тоже бос. Лодыжки, сложенные из хрупких косточек, сиротливо торчали из широких штанин.

Руслан пошёл рядом, – пройтись кружок с ними да послушать, о чём знающие люди могут рассказать.

– Забавные сестрички, не правда ли? – вдруг спросила Татьяна Ивановна, и Руслану почудился намёк и в её словах.

Такое ощущение, будто тут заговор вокруг него плетётся, и он спросил, чтоб не отвечать прямо на вопрос щекотливый, а правда ли то, что говорил ему генерал, дескать охраняют его эти девушки, а если правда, так от кого ж они могут оберечь его, кроме как от него же самого.

Татьяну Ивановну не смутил этакий словесный выверт, и она покачала головой, как если бы соглашаясь, и говорит:

– Когда Наум Филиппыч, министр наш, вернётся из командировки, он, может быть, и снимет с сынка непутёвого домашний арест. А до тех пор сестрички вынуждены присматривать за нашим генералом в обе пары пытливых глаз.

Руслан ничего – ну совершенно ничего не понимал. Но кивал, словно бы осмысливает фигуры сей речи диковинной. Не его ума, конечно, это дело, да вроде как чудно слышать такие слова. Ему казалось, что чем дольше он прислушивается, присматривается, пытаясь вникнуть в суть явлений и вещей, тем очевиднее не может свести концы одних мыслей с концами других мыслей, и вынужден прятать глаза, чтоб не выказать своего очевидного замешательства. У него было такое ощущение, что за решением одной загадки стоит иная загадка, и череде сих тайн не будет ни конца, ни края. Это как лестница, ведущая к заоблачным высотам познания, и пока не сообразишь, за познанием чего ты карабкаешься по лестнице той вверх, ты будешь как слепой котёнок во власти случая и чьей-то прихоти.

Удар колокола, застав Руслана врасплох, звонил к вечере. Тайной, мнилось. Он даже не заметил, как мысли съели время, и к ужину уже пора, а там, глядишь, ночь уж затаилась за чертою небосклона, снаряжаясь в скорый путь. И полон он смятения. И предчувствия едва не через край.