Без любви, или Лифт в Преисподнюю

Босых ног шлепки по полу, половицы скрип, хлопнет дверь – и тишина, покой.

Гроза миновала. Редкие тяжёлые капли ещё точечно падали с неба и постукивали по крыше. Под колыбельную утихающего дождя усмирялись рыдания спазмы…

Он помнит, как по-пластунски полз – и лучиком надежды просверкнула заря на восходе солнца, сорвав с глаз повязку ночи. Он сжимал кулак, чувствуя, что силы нет, ушла, – и руку не мог он даже приподнять. Не оторвать от пола члены. И только боль, и только стыд. Так и застыл – ни жив, ни мёртв. Надруган и убит. Лицом уткнувшись в деревянный пол, без чувств и без желаний он лежит…

Смешно сказать, но порой случается так, что в приступе негодования на несправедливое мироустройство, человек вздымает к небу глаза, высматривая там прячущийся за облаками лукавый лик всесильного создателя, и грозит кулаком, бросая вызов неведомой силе. А когда в ответ тряхнёт, извергнется, полыхнёт, окунёт, сотрёт и сдует, да так, что будешь рад, что неба голубой клок пускай с овчинку, но всё ж таки покажется, то ты уже букашка землеройная – ничто пред величием и гневом матушки-природы. Ищи норку, если хочешь, чтоб тебе позволено было закопаться и выжить, ибо из норки ты и выполз на свет божий, а выползши, возомнил себя богоизбранным. Отряхнулся – назвался богоравным.

А из тебя дерьмо течёт…

Ай – Ой и Ёй

_______________________

Ёй и Ой (в один голос): Братец Ай! Гляди-ка, а не твоего ли покойничка несут вперёд ногами?

Ай: Моего?! Хм, не умея летать, опасно крылышками размахивать. Воспаришь невзначай в минуту лихую, но до бога всё равно ведь не долететь, а упав с высот по недоразумению небесных – редко кто не расшибётся о твердь земную. Стало быть, не моего несут вперёд ногами.

Ой: Опустили, стало быть, твоего Казановских. Без любви… Так ты, Ай, не совсем как бы и братец теперь нам? Неужель сестрица?!

Ай: Глупостей не болтай, а?! Видать, в школе у тебя была «двойка» не только по закону временному. Заруби себе на носу: половая принадлежность не по образу жизни и самоощущению определяется, а по способу размножения.

Ой: Что отнюдь не опровергает теорию относительности и изменчивости полов, перетекающих во времени из одного состояния в другое.

Ай: Которая, позволь заметить, отнюдь не отрицает аксиому о трёх основных родах – он, она, оно! Запамятовал, что ль?

Ёй: Мы что, на научный диспут тут собрались?! Не хватало ещё факультатив про род двойственный, общий и множественный прослушать, сидя на ветви дуба на краю кладбища. Что до меня, так я лично ничего плохого в женском начале не вижу, даже если она доминирует в начале мужском.

Ай: Ещё вопросы есть?

Ой: Не обижайся, братец Ай. Во мне никак не переброят человеческие чувства и предрассудки. Извини. Каюсь. Вместо того чтобы обижаться, ты лучше рассказал бы нам, как кончил-то твой Казановских.

Ёй: В каком смысле – кончил?

Ой: Однако ж, сестрица! Дура какая… Ведь в озере не утонешь – там можно только утопить. И выпрыгнув из окна, тоже не расшибёшься о твердь земную. Внизу травка мягкая, да и братец Ай давеча сам признал: высота не для взлёта. Разве что в петлю…

Ёй: В петлю он не голову – руки-ноги сунул, через край переполненный страстями, кои со страданиями спутал в приступе нечаянной гордыни.

Ой: От этого не кончают. Каков же был его конец? Просто сгораю от любопытства. Не от стыда ли сгорел, что надежды не сбылись?!

Ай: Кто сказал о крушении надежд? Не я, во всяком случае.

Ой: Так не томи уж. Разве он не кончил там свой путь земной?

Ай: Ты, братец Ой, оглянись вокруг себя. Мошка едва-едва проснулась. Комарик ещё кровушку человечью не пил. Думать прежде надо, чем языком своим глупым трёхать! Времени-то сколько утекло?!

Ой: Как же мне прикажешь думать, ежели я здесь, с вами, а головушка моя там, уже в могилку схоронена? Сам лучше своей забубённой пораскинь!

Ёй: Так, братцы, либо рассказывайте – либо я пошла. Некогда мне с вами рассиживаться. Вместо того чтобы языками тут с вами перетирать, я лучше пару годков себе намою в озере.

Ой: Ты б, сестрица, поостереглась. В небесной канцелярии прознают – пеню какую начислят.

Ёй: Как-нибудь уж без твоих советов обойдусь. Оштрафуют на год, а я намою себя на дюжину – другую. Вот и считай – математик хренов. Если ты не заложишь меня – никто там и не чухнется. Делать им больше нечего, как за нами, мелочью пузатой, подглядывать с таких высот. Себе дороже.

Ай: Будет вам свары на пустом месте разводить. А ты, сестрица Ёй, даже не представляешь себе, насколько ты без малого – самоё провидение. Так что я, пожалуй, и о венце с концом и конце с венцом поведаю, но коротко, а вам судить. Но это уже совершенно иная история.

Ёй: Ладно уж цену себе набивать. Валяй свою историю – иную.

Ай: Жил-был мой герой в ладах с самим собой хотя недолго, зато богато и распутно. Счастливо, можно сказать. Многие завидовали. Да разве вы не читали в газетах?! История эта много шуму в обществе земном наделала в своё время. И название передовицы было такое запоминающееся – «Часовых дел мастер и его будильник».