Без любви, или Лифт в Преисподнюю

Ой: Нет, не читал и, увы, не слыхал даже. А то бы непременно вспомнил и не переспрашивал.

Ай: Перескажу, впрочем, вкратце, если перебивать не будете.

Ёй: Я слыхала! И читала, кстати. Мне и рассказывать, потому как люблю всякие истории про часы и часовщиков.

Ой: Да уж – помню твою историю с часами и кукушкой, в них издохшей.

Ай: Да будет вам уже! Что, в той жизни не наспорились?

Ёй: А чего он?!

Ой: Ничего! Вызвалась рассказывать – так говори уж, и чтоб без намёков всяких там, кривых.

Ай: В самом деле, будь так любезна. А мы, пожалуй, послушаем да подправим.

Ой: Во-во! Ты рассказывай – я провидеть буду, а братец Ай пускай рассудит, кто прозорливее из нас двоих.

Ёй: Жил-был умный мальчик на свете, и полагал он себя умнее других мальчиков, а ещё у того мальчика была мечта: стать часовых, стало быть, дел мастером. Однажды, когда папы с мамой не было дома, он взял их будильник и разобрал на части. А потом, как ни старался собрать, ничего у него не получалось: то колёсики лишние, то не хватает ему шестерёнок, а главное, не ходит будильник своим мерным ходом. А если стрелки крутишь пальцем – то не звонит. Испугался, плохиш, что сломал вещь, и никому о шкоде своей слова не молвит. Сам не ест, гулять во двор не ходит, в игрушки не играет. Знай только, упрямец, каждую минуту пальцем по циферблату водит. Стрелку подведёт – и трезвонит, подражая губами будильнику.

Ай: Эх, мозги твои куриные! Читать, сестричка, читала, даже слова запомнила и сложила, а в толк так и не взяла. Таков был наш банкир Казановских. С той только разницей, что механизм его часиков работал исправно, да вот за давностью привычки его шаловливый пальчик стрелки переводит то вперёд, а то назад – и никто его за руку поймать не может.

Ей: Вот так-то. А ты, братец Ой, спрашиваешь ещё, не от стыда ли сгорел. Такие не горят. И не тонут.

Ой: И что?

Ай: Что – и? Ничего даже и не – и! Тут рук не рубят, это там – и руки, и иные конечности отсекают.

Ой: Так каков конец-то? Не пойму никак я ваших словесов.

Ай: Конец совсем не тот, что ты мог подумать сгоряча. Я же предупреждал. Тут совершенно иная история, причём глупая-преглупая, как и многое в нашей бестолковой жизни. Одним словом – беда.

Ей: Страшно люблю бедовые истории. Пожалуй, ещё послушаю. Пока то да сё… Вон, кстати, поглядите: копошатся на краю могилки – речи всякие хорошие произносят. Даже гроб в землю не опускали. Прощаются – никак проститься не могут. Чудной народец, как поглядишь со стороны. Поминай теперь – не поминай, а нам всё равно. Страсти перегорели. Мёртвые чувств не имут.

Ой: Да уж, сестрица Ёй. И не говори…

Ей: А что наш Казановских? Наконец хотелось бы услышать и понять, в чём соль-то – в чём удел судьбы его короткой.

Ай: Да весь сказ тут в двух словах. Был человек – нет человека. Оказия тому виной.

Ой: Ну – и?

Ай: Вот тебе и – и! Беда.

Ой: Шёл, что ли, ни о чём плохом не думал – вдруг сосулька…

Ей: Прямо с крыши – да на голову? Таков конец его провидишь, что ль?

Ой: Конечно, нет. Поднял голову и смотрит: сосулька от крыши отрывается и падает.

Ей: Казановских падает?!

Ой: Тьфу ты! Какой Казановских?! Сосулька – падает. Со-су-ль-ка. А Казановских в сторону отступил и – оступился. Поскользнулся и упал. А сосулька – та в другой стороне упала.

Ей: Насмерть?!

Ой: Кто на смерть?

Ей: Ну не сосулька же! Понятно, что Казановских расшибся – насмерть.

Ой: Экая нетерпеливая! Просто ушиб копчик. Встал, потёр ссадину, отряхнулся и пошёл своей дорогой, – озираясь. Точно бы запомнить хотел то нехорошее место – на будущее узелок на память завязать.

Ей: И что в том такого? Я не слыхала, чтоб от памяти кто мог копыта отбросить.

Ой: А сама-то что – не от того ли, что без памяти, без любви, богу душу отдала?!

Ёй: Хватит уж попрекать! Сам-то в зеркало давно гляделся?

Ай: Так, оба – цыц, если хотите услышать конец!

Ёй: А что слышать, ежели ты, братец Ай, ничего не рассказываешь? Идёт, значит, твой. Голову задрал и под ноги не смотрит. А там в земле люк открытый…

Ой: Преисподнюю провидишь ему? Ишь ты что творится-то, а?! Разверзлась-таки землица – прямо под ногами!!!

Ёй: Какой в преисподнюю?! Куриные мозги! Соображать надо! Колодец канализационный…

Ой: А-а-а…

Ёй: Вот тебе и – а!

Ой: Угодил-таки! Разбился, захлебнулся, задохнулся – всё разом в тех сточных нечистотах? Какой ужас! Но разве так бывает?

Ёй: Знаешь, поживёшь, насмотришься всякого, так и думаешь, что ещё и не такое бывает на этом… то бишь – том уже свете.

Ой: Сочувствую тебе, братец Ай. Такое претерпеть…

Ёй: Едва.

Ой: Что едва?

Ёй: Не беги, говорят тебе, впереди рассказа, когда я прозреваю. А ежели не хочешь слушать – так не слушай.

Ой: Да как же тебя слушать-то, сестрица Ёй, ежели ты не рассказываешь.

Ёй: Я говорю, а ты не слышишь, – едва, говорю, не угодил.

Ой: Так он не свалился, что ль, в колодец?