Без любви, или Лифт в Преисподнюю

– Вам, товарищ генерал, вредно волноваться, – говорит Сан Саныч. – Врачи уже готовят для вас операционную. Осталось только договор подписать – на операцию. – Подумал недолго и, приложив руку к груди, добавил, наверное, чтоб внести спокойствие и ясность: – Я посмел выступить в качестве вашего душеприказчика. Я распорядился, посоветовавшись с товарищами: левую почку изымем у левши, а правую – у правши. Эти подонки уже под наркозом, на операционном столе.

Отворилась бесшумно половинка дверей, даже сквозняка не возбудив. И в палату, накинувши на плечи просторный белый халат, быстрым деловым шагом вошла Софья Андреевна. Как всегда воздушной, небесной походкой, точно бы не касаясь земли. Подошла к койке, нежно потрепала генерала рукой по щеке, пригладив большим пальчиком раскудлатившиеся брови, и он боднулся в ответ, как ласковый котёнок.

– Ну, как ты? – спросили её заботливые глаза, наполнившись влагой солёной и горькой слезы.

И Аркадий Наумыч благодарно смежил веки.

– Ты… мне… снишься… – в беззвучном шевелении губ угадывались немые звуки речи.

– Крепись, генерал – маршалом станешь! – сказала Софья Андреевна и обернулась на скрип.

Открылись на этот раз обе створки двери. Вошла медсестра со шприцем в руке, следом санитары катили тележку на колёсах. Остановились посреди палаты в ожидании – расступились, пропуская вперёд маленького толстого лысого человека в белом халате, с большим свитком в руках.

– Σύμβαση – сказал тот, останавливаясь у койки.

На глазах у всех присутствующих здесь, в палате, раскрутил свиток, держа обеими руками за края сверху и снизу. Софья Андреевна одним мгновенным взглядом охватила записанный на козлиной шкуре текст и благосклонно кивнула. Затем тот развернул текст на шкуре ко взгляду из койки и будто мысли вслух выговорил – громко и внятно, с тем чтобы все услышали и осознали:

– Не осквернённый.

– Будем подписывать Пергамон, если генерал не против, – молвила Софья Андреевна и обернулась словно бы в ожидании.

Яков Филиппович, грузнее обычного опираясь на трость, сделал два шага навстречу и остановился послушно в полушаге. В его глазах, с нескрываемой кручиной взирающих на племянника, читался укор и одновременно досада: я же, дескать, предупреждал тебя… и не отвратил.

– Разве есть выбор? – спросил Яков Филиппович, не отрывая грустного взгляда от глаз племянника.

– Выбор есть всегда, – только и обмолвилась Софья Андреевна.

Яков Филиппович уронил голову на грудь. Опустил глаза долу. Вздохнул тяжко и прошептал: «Уговор дороже смерти!»

– Подписываем, стало быть, – после долгого задумчивого роздыха едва выдавил из себя и, отступая на два шага назад, уже твёрдым голосом заключил: – Договор.

– На одной хартии кровью собственной рукой, – торжественно изрёк тот маленький толстый лысый человек в белом халате да положил раскрученный свиток на грудь генералу. Сам же быстрым движением одной руки извлёк из нагрудного кармана вещь – нечто вроде медицинского инструмента, ежели б гранили те из алмазов чистой воды, а другой рукой крепко ухватил генерала за запястье и, дважды полоснув, сделал крестообразный неглубокий надрез. Прыснула кровь – фонтанчиком по дуге на пергамен. Не выпуская из своих рук запястья, поднял вверх гранёную вещь и, поворачивая для обозрения из стороны в сторону, громко произнёс:

– Писало!

Приложил писало к кровоточащему надрезу – кровь, когда отнял, свернулась прямо на глазах, и рана перестала кровоточить; затем вложил писало генералу в правую руку между большим, средним и указательным пальцами, при этом приподнимая свободной рукой голову больного и поддерживая её на весу, чтоб не упала.

Сан Саныч – тут как тут верный левша! – поддержал левой рукой правую руку своего шефа и услужливо нацелил её писалом на свиток. Аркадий Наумыч поставил росчерк своей собственной кровью на пергамене и, совершенно изнемогая от этого усилия, безвольно откинулся на подушку, едва-едва сдерживаясь, чтоб не сомкнуть глаз.

Маленький толстый лысый человек в белом халате принял из рук генерала писало, вставил его каким-то образом в свиток, где, очевидно, был предусмотрен крепёж, а сам свиток туго закрутил, перевязал бечевой и протянул Софье Андреевне.

– Вот и всё, – сказала она, обращаясь к Аркадию Наумычу. – Как вы того желали. До скорой встречи – в новой жизни!

И отступила, освобождая проход к койке больного.

– Сейчас сделаем укольчик, – бодрым голосом молвит медсестра, подступая со шприцем. – Это совсем не больно. Вы досчитаете до десяти и заснёте, ничего не почувствовав. А как проснётесь, то ощутите себя совершенно здоровым, и сбросите годков этак с двадцать зараз. Помяните мои слова: и месяца не минует, как наших медицинских сестричек уже будете хватать за мягкие места.

Говорит, а сама улыбается, нащупывая обескровленную вену.

Кивает согласно Сан Саныч из-за её плеча и бодрится:

– Вот такая палата! – Показывает большой палец. – Не палата, а мечта. Пять звёзд. И девочки все – что надо, как на подбор.