Без подводных камней

– Представьте себе, – Марина Николаевна встала, – тете Раисе сколько лет? Сто или около того, а в этом возрасте люди часто страдают псевдореминисценциями и конфабуляциями. А я вам от страха сболтнула глупость, сами понимаете, под угрозами чего только не скажешь.

Гортензия Андреевна заметила как бы в пространство, что эти песни ей знакомы.

– Завтра же поставлю вопрос о вашей профпригодности, Ирина Андреевна, и о вашей, кто бы вы там ни были.

Ирина растянула губы в улыбке, хотя мысленно уже попрощалась с должностью. Павел Михайлович завтра же ее уволит и будет, между прочим, прав, нельзя судьям вламываться в дома свидетелей и запугивать их до полусмерти. Ну и слава богу, не надо будет больше разрываться между семьей и работой.

Гортензия Андреевна сказала, что посмотрит на это с большим удовольствием.

– Всегда интересно наблюдать, как люди сами себя топят. А вообще вам будет довольно затруднительно писать на нас жалобы из КПЗ. Мне почему‐то кажется, что соответствующие органы с большим вниманием отнесутся к моей версии, что вы убили Веронику, как носительницу вашей тайны, чем к вашим цидулькам.

– А когда соответствующие органы убедятся, что во время убийства Вероники я весь день провела в операционной, что они скажут?

– Много чего. Сообщников еще никто не отменял.

Огонькова вздохнула:

– Я честно не знала, что Вероника докопалась до этой истории, и, конечно, рассказывать Валерии правду с ее стороны было крайне тупо. Узнать, что сын тебе не сын и почти тридцать лет тебя считали дурой совершенно напрасно… Тяжело выдержать такой удар, вот мозг и врубил аварийный механизм защиты, острое помрачение сознания с ретроградной амнезией.

Гортензия Андреевна кивнула:

– Давайте так, Марина Николаевна, мы никуда дальше не распространяем информацию о том, что вы совершили в роддоме, а вы нам рассказываете всю правду.

– В смысле?

– Всю правду о состоянии психики вашей подруги.

– И о том, как так получилось, что муж ушел от нее к ее же воспитаннице, – добавила Ирина.

Огонькова вдруг рассмеялась:

– Ах это! Тут как раз нет никакого криминала, Валерия сама захотела с ним развестись. Филя никогда в жизни бы ее не бросил, он у нас однолюб. Это Валерка бабник, а Филя с шести лет как влюбился в Леру, так и пропал. Валерии нравилось, что за ней бегает такой симпатичный парень, да еще на год старше, это возвышало ее над другими девочками, делало желанной, привлекательной и авторитетной. Филипп тоже ей нравился, но она мечтала о такой любви, как пишут в книгах. Потом повзрослела, поняла, что жизнь одно, а сказки – совсем другое, и вышла-таки за своего верного обожателя. Пусть при виде Филиппа у нее ноги не подкашивались от восторга, но она знала, что он хороший и порядочный человек, и испытывала к нему искреннюю симпатию, а для семейной жизни это гораздо важнее. К сожалению, кроме родства душ существует еще сходство характеров, и тут все оказалось не так безоблачно. Валерия была прямая, целеустремленная, очень сдержанная женщина с развитым чувством долга, а Филипп при папе-академике с домработницей, шофером и нянькой вырос слегка безалаберным товарищем. Он не был неженкой и привередой, наоборот, переносил тяготы и лишения военной службы даже слишком легко. Выражения «Никогда так не было, чтобы никак не было, а всегда было, чтобы как-нибудь да было» и «Если дело – дело, то оно и само сделается, а если не дело, то его и делать нечего» являлись его основополагающими жизненными постулатами. Другие офицеры бегали по инстанциям, выбивали себе жилье, а Филипп ютился с женой и ребенком в одной комнате, ожидая, когда ему принесут ключи от дворца на серебряном подносе. Валерия не выносила пустой болтовни, а муж любил порассуждать на абстрактные темы. Для нее поговорка «Не давши слова – крепись, а давши – держись» была свята, Филипп же освоил этот навык только под влиянием жены. Например, возле дома появилось осиное гнездо. Филипп читает целую лекцию, почему осы – это плохо, чем они опасны, какие существуют методы борьбы и какие у каждого из них недостатки и преимущества, разрабатывает план действий, а тем временем Валерия молча заматывалась в одеяло и убирала гнездо.

Солгать для Валерии было так же невозможно, как полететь, и это было почти единственным прегрешением, за которое она серьезно ругала детей, но порицалась не только сознательная ложь, но даже преувеличение. Никогда нельзя говорить того, в чем не уверен, считала Валерия, а Филипп не особо разделял это убеждение жены. Ведь это же такая мелочь, подумаешь, жена спросила, привезли ли в булочную свежий хлеб, а ты не обратил внимания, но, в принципе, знаешь, что раньше шести вечернюю партию не привозят, поэтому и сказал, что не привезли. Невинная не ложь даже, а умозаключение, но Валерию подобные штучки приводили в настоящую ярость.