Без подводных камней

– Поскольку мы собираем материал для монографии о подсудности душевнобольных, – соврала старушка не моргнув глазом, – то хотелось бы знать, насколько симптомы шизофрении Валерии Михайловны мешали вашему общению.

– Не знаю, мне лично ничего не мешало.

– Хорошо, тогда вспомните, пожалуйста, эпизоды ее неадекватного поведения, которым вам пришлось быть свидетельницей.

Огонькова пожала плечами:

– Ну вот случай в роддоме.

– Это мы зафиксировали, а еще?

– Странные идеи…

– Об этом мы поговорим с ее непосредственным начальником, а вы нам расскажите что-нибудь другое, что явно вас насторожило, но вы сумели втиснуть происходящее в рамки нормы.

– Так сразу и не вспомнить…

– Мы подождем, – Гортензия Андреевна выпрямилась, сложив руки на коленях, но вспомнив, что изображает научного работника, достала из ридикюля блокнот и ручку.

Повисла пауза.

– Нет, не приходит ничего в голову, – беспомощно улыбнулась Огонькова.

– Как же так? Болезнь дебютировала в молодости, потом четверть века ни одного симптома, и вдруг пошло-поехало? Вы врач, скажите мне, разве так бывает?

– В медицине на этот вопрос один ответ: да, бывает.

– Но не странно ли это?

– Видите ли, болезнь болезнью, а Лера очень сильная личность и использовала все компенсаторные механизмы.

Гортензия Андреевна ухмыльнулась:

– Что вы говорите? Лечение шизофрении силой воли? Первый раз слышу о такой передовой методике.

– А вы напрасно иронизируете, – Огонькова слегка повысила голос, – Лера действительно уникальный человек. Знаете, какой у нее был главный принцип? Молчание – золото. Она и сама неукоснительно его придерживалась, и детей учила, что открывать рот можно только с двумя целями – извиниться и помолиться. Во всех остальных случаях, прежде чем что-то сказать, надо крепко подумать, а потом еще раз подумать и все-таки не сказать.

– Великолепная позиция.

– Я могла с ней обсуждать все что угодно, не боясь, что это станет достоянием общественности, даже если я не просила ее сохранить тайну. До смешного доходило, Лера спрашивала, можно ли рассказать на работе, что я ходила на «Юнону и Авось» и мне понравилось.

– Весьма похвальное поведение, – заметила Гортензия Андреевна, – я тоже всегда учу…

Ирина кашлянула, напоминая своей подельнице, что сейчас она не педагог, а научный работник.

– В общем, Лера очень сдержанный человек.

– Да‐да, возможно, научилась тщательно скрывать болезнь. Или скрывать было нечего, а, Марина Николаевна?

– Позвольте, но психиатрическая экспертиза…

– Ориентировалась на сказку, которую вы ей скормили! – Гортензия Андреевна резко поднялась с дивана и положила руку Марине Николаевне на плечо, не дав той встать: – Стоп, не надо дергаться. Вы знаете, что вы лжете, я знаю, что вы лжете, вы знаете, что я знаю… И как? Будем дальше гонять порожняк по этому кругу или начнем нормальный разговор?

– Да что вы себе позволяете? – воскликнула Марина Николаевна, но без особой уверенности в голосе.

Ирина улыбнулась ей, прикидывая, как напомнить распоясавшейся учительнице, что сейчас мирное время и в СМЕРШе она давно не служит.

– Марина Николаевна, вы в любую минуту можете попросить нас уйти, – повторила она.

– И вернемся мы уже с милицией, – азартно закончила фразу Гортензия Андреевна, – серьезная женщина, профессор, хватит ваньку валять, в самом-то деле!

– Не понимаю, что вы от меня хотите? Ирина Андреевна, я завтра же с утра пойду к вашему начальству, а оттуда прямиком в горком, пусть там решают, совместима ли должность судьи с каким-то бандитизмом!

Ирина вздохнула. Кажется, она заработала себе крупные неприятности… Собираясь к Огоньковой, она готовилась к долгому и трудному разговору, но никак не ожидала, что старушка проявит такую прыть.

– Иди-иди, родная, заодно узнай, сколько за подмену ребенка дают. Ну и у подсудимых поспрашивай, что на женских зонах делают с такими, как ты, – Гортензия Андреевна засмеялась. – Что вылупилась? Подельница твоя слила тебя со свистом.

– Тетя Раиса?

– Говори, как было.

Поправив прическу, Гортензия Андреевна села рядом с Ириной на самый краешек дивана, по-детски сложив руки на коленках.

Огонькова вздохнула: