Без подводных камней

Спустился темный и сладкий, как хлебный квас, осенний вечер, Шубников дышал им с наслаждением, зная, что эти короткие минуты радости скоро сменятся тяжелой тоской.

Миновав телефонную будку, он вдруг развернулся. Двушки не нашлось, но десятикопеечная монетка тоже срабатывала, и он решил, что оно того стоит. Домашний телефон Клавдии Константиновны непринужденно всплыл в памяти, и Шубников набрал его.

– Можно я приеду? – спросил, не здороваясь.

– Я – это Александр Васильевич, надо полагать?

– Да‐да. Так можно?

– Нет, нельзя.

– Просто поговорить.

– Мы говорим.

– Я из автомата. Сейчас прервется, а новой двушки нет.

– Ясно. А вы знаете, где находитесь?

– Конечно. В предбаннике смерти.

В трубке вздохнули:

– Я имею в виду, найдете ли вы дорогу домой?

Шубников соврал, что не найдет.

– Тогда до меня вы тем более не доберетесь.

– Логично. Но как говорится, зачем география, когда есть извозчики? Я могу взять такси.

– Увидимся завтра на работе.

– А вот я сейчас нажрусь в дымину, и не увидимся.

Клавдия помедлила с ответом, и Шубников решил, что она улыбается.

– Александр Васильевич, вы меня простите, но спасать вас я не буду.

– Нет?

– Нет.

Шубников сунул руку в дыру в подкладке куртки, надеясь обнаружить там завалявшуюся монету, но наткнулся только на картонный прямоугольничек и не сразу вспомнил, что это визитка Филиппа Николаевича.

– А мне вот умные люди говорили, что человек не может с некоторыми вещами справиться в одиночку, – заметил он сварливо, – просто не в состоянии, и все.

– Я буду вам помогать, Александр Васильевич, но спасти себя вы должны сами. Никто не сделает этого за вас.

Он промолчал.

– Если хотите, я приеду и провожу вас домой, – предложила медсестра.

– Ну что вы, в такое время опасно красивым девушкам одним ходить по улицам. Не волнуйтесь, я уже почти протрезвел, пока с вами разговариваю, так что доберусь нормально.

– Тогда до завтра.

– Буду сам себя спасать, раз вы не хотите.

– Искренне желаю вам успеха.

В трубке полетели короткие гудки, а Шубников сориентировался на местности и отправился домой пешком. Идти было прилично, километров пять, но зато он сэкономит пятачок на метро, проветрит голову, устанет и сразу заснет. Сплошная выгода.

Дорогой Шубников задумался о Ветрове и, наверное потому, что еще не полностью протрезвел, вдруг чуть не прослезился от благодарности. Великий человек, практически советский Шекспир и Бернард Шоу, протянул руку помощи обычному ханыге, причем не просто прочел лекцию о вреде пьянства, а дал визитку. Это реально акт гражданского мужества, все равно как если бы сам Шубников сообщил свой домашний номер самой склочной и ипохондрической бабке из очереди, чего бы он не сделал под угрозой расстрела. А брат Гаккеля – пожалуйста!

Интересная вообще семья… Валерия вот тоже сегодня показалась с неожиданной стороны. Во время суда у Шубникова создалось впечатление, что Валерия Михайловна обычная жена выдающегося мужа, образованная, хорошо воспитанная, но не особо одаренная. Шацкий, если отбросить вежливые словеса, в сухом остатке охарактеризовал свою подчиненную как исполнительную дуру, но немножко с шизинкой.

Теперь выясняется вдруг, что эта шизинка – полноценное научное исследование, длившееся несколько лет и прервавшееся только со смертью профессора Павлова, и в таком контексте показания Шацкого слегка настораживают.

Почему он не сообщил суду, что Валерия Михайловна не несла всякую чушь из головы, а проводила добросовестный эксперимент, чтобы подтвердить или опровергнуть свою гипотезу, и это совершенно нормальное поведение для научного работника.

Обязан он был упомянуть и о том, что с Валерией работали профессор Павлов и ее собственный деверь, стало быть для них бредовость ее идей не была так очевидна. Как вариант, у них тоже с головой не все было в порядке, но вот беда, психи редко сбиваются в стаи, они действуют сами по себе, в рамках своего бреда.

Интересно, почему Шацкий так вывернул реальность, а Валерий Николаевич не поправил? Он же присутствовал на всех заседаниях и промолчал, когда невестку усиленно рядили в сумасшедшие. Хотя что ему оставалось делать, иначе первую жену брата, с которой он вместе рос и наверняка был привязан больше, чем к Веронике, могли отправить на повторное освидетельствование, а оттуда уже не в психдиспансер, а на зону.

Все старались ради спасения Валерии Михайловны, а о погибшей Веронике, похоже, и думать забыли. Молодая амбициозная девчонка попыталась вскочить на подножку вагона первого класса, но не удержалась, сорвалась, потому что чужая… Шубникову стало очень грустно.

Тогда что же получается? Мадам Гаккель сейчас симулировала новый приступ безумия? Зачем? Просто на всякий случай? Мощный финал спектакля, который они так прекрасно разыграли на суде?

Остановившись на мосту Ломоносова, он перевесился через перила и стал смотреть, как свет от фонаря стекает, как слеза, по черной воде Фонтанки.