Без поцелуя на прощание

Он сильно размахивает метлой, и на секунду мне кажется, что он меня ударит. Я оказываюсь неправа. Вина за его гнев лежит не на моих плечах, а на плафоне. Он разбивается на миллионы хрустальных осколков, которые падают с потолка словно крошечные капельки острого дождя. Они осыпаются на мои волосы и одежду и царапают открытые участки кожи на лице и руках. Щека Найджела кровоточит в том месте, где осколок хрусталя оцарапал лицо, но он, кажется, даже не замечает. Он счастливо улыбается, наклоняясь и поднимая ключи, упавшие на пол. Он сидит на полу среди пыли и осколков стекла. Я хочу предостеречь его, что он поранится, но решаю этого не делать. У меня все равно нет шанса привлечь внимание.

Его взгляд прикован к цветному брелоку, по которому он проводит пальцем. Кажется, это ручная работа: желтое солнце с непропорциональным смайликом спереди, слепленное, возможно, из какой-то глины.

– Можно посмотреть? – спрашиваю я, протягивая руку в надежде, что он покажет его мне.

– Конечно, – отвечает он и вкладывает мне в руку связку ключей.

Сейчас он спокоен: снова вернулся к своему обычному степенному виду. Я понимаю, что его беспокоят не ключи – он переживал из-за брелока.

– Осторожнее, – предупреждает он. – Они горячие.

Сталь, из которой сделаны ключи, нагрелась от яркого света достаточно сильно, чтобы обжигать при прикосновении. Но мне все равно. Я хочу взять их. Я хочу посмотреть на маленькое солнышко, которое значит для Найджела так много, что он мелко задрожал и совершенно потерял контроль над собой при мысли о том, что может его лишиться.

– Очень милый, – говорю я, указывая на размазанные черные глаза и кривую изогнутую красную линию, образующую улыбку.

– Спасибо, – говорит он.

– Это особенная вещь? – спрашиваю я, стараясь не придавать никаких оттенков своему голосу. Не хочу расстроить его, выдавая положительную или отрицательную оценку брелоку. Во всяком случае, пока не узнаю, что он чувствует по отношению к этой маленькой безделушке.

– Да, очень особенная, – Найджел чуть не плачет.

Я не знаю, как себя вести. Он никогда не демонстрирует эмоции. Мне нравится Найджел, правда нравится. Но порой я и впрямь начинаю подозревать, что он сделан из камня. Если что-то так сильно тронуло его, значит, для него это важнее целого мира.

– Мне подарил его особенный человек. Его больше нет в моей жизни, поэтому я храню это, чтобы оно напоминало мне о нем каждый день.

Ого! Когда Найджел опускается в бассейн эмоций, он ныряет туда с головой. Я не была готова к таким душераздирающим откровениям и решаю ничего не спрашивать. Если Найджел захочет что-то добавить, он это сделает, когда придет время. Если же нет, то, может быть, хотя бы поделившись со мной этим крошечным отрывком информации, он немного облегчил свою ношу.

Проходит много времени, и тишина становится невыносимой. Я отдаю ключи обратно Найджелу и помогаю ему подняться на ноги.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, зная, что честный ответ – нет.

– Да, конечно, – отвечает он.

Он спокойно смахивает последние осколки стекла с одежды и смотрит на часы:

– О боже, нам надо выезжать. Вы пропустите самолет.

Я киваю. Я понимаю, что это последний раз, когда мы говорим о брелоке. Все в порядке: Найджел не из тех, кто любит делиться чувствами. По крайней мере, теперь я знаю, что он испытывает эмоции, даже если ему все еще приходится бороться с собой, чтобы выразить их.

– Мужик, твое лицо в ужасном состоянии, – извиняющимся тоном произносит Найджел.

Два фингала под глазами у Марка и больной покрасневший нос светятся как сигнальные огни маяка. Он прикрывает лицо ладонью, когда мы выходим на парковку и садимся в машину.

– Я так виноват, – признает Найджел.

– Выглядит хуже, чем есть на самом деле, – лжет Марк, стараясь пореже моргать, так как это причиняет боль.

– Надеюсь, они узнают тебя на фото в паспорте, – шутит Адам.

Эйва смеется, как и я. Марк пытается смеяться, но от этого у него трясется голова, и в итоге он просто вопит от боли.

Я обнаруживаю жестокое желание, чтобы Найджел ударил Марка чуть посильнее. Может, получи тот еще пару синяков, он был бы уже не в состоянии путешествовать. Если бы у меня было еще несколько дней в запасе, уверена, я сумела бы убедить Марка остаться.

В аэропорту Эйва, Адам и Найджел провожают нас так далеко, как только возможно, пока охрана не запрещает им идти дальше. Мы соединяемся в групповых объятиях как дикие животные, прячущиеся от грозы, и в миллионный раз прощаемся.

– Поехали с нами? – предлагает Марк, обнимая старого друга.

– Нет. Хотелось бы, но не могу, – отвечает Найджел.

Марк умоляет Найджела согласиться поехать с нами в Ирландию с той же энергичностью, что и я пыталась убедить его остаться в Нью-Йорке. Меня устраивают оба варианта. Иногда Найджел кажется одиноким: может, ему бы не помешал отпуск.

– Там для меня больше ничего не осталось. Слишком много воды утекло. Лучше мне просто остаться здесь.

– Это неправда, и ты это знаешь, – настаивает Марк.

– Перестань, Марк, прошу тебя, – тихо просит Найджел. – Я принял решение.