Без приглашения

— О, Хартум! Как хорошо, что я тебя встретил. Думал заехать к тебе домой. Ты ведь уже и теперь самый знаменитый человек в Кубачи. Конечно, рано писать о тебе очерк: говорят, под угрозу ставишь сроки. Имей в виду: о твоем голубе в редакции молодежной газеты давно знают. Не подведи, Хартум! Подожди-ка, подожди. У меня идея. Я опытный журналист. Есть, пожалуй, смысл поговорить с тобой, так сказать, предварительно. Тихо и спокойно. Ты мне расскажешь, как возникает замысел и как художник его осуществляет. Расскажешь о трудностях и о безумных ночах, когда вдохновение накидывает на тебя петлю и тащит в неизвестное. Хорошо, что ты невысок ростом, что носишь очки, что нет в тебе ничего богатырского. Всегда приятно писать о человеке с такой заурядной внешностью и открыть для всех, что в наше время не богатыри, а простые люди выходят вперед. Садись, Хартум, ко мне за спину… Домой? Не-ет, не к тебе домой. У меня мысль, которой ты, если в тебе еще не угасла любовь к приключениям, обрадуешься и возликуешь. Садись, садись! Ты вольный художник, не снимаешь номерков, ни от кого не зависишь… Время? А, что такое время, — сумеешь наверстать. Существует ночь. Только бездарные люди ночами спят. Я, например, лучшие очерки пишу исключительно по ночам. Ну? Что ты решил?

Я спросил тихим голосом:

— А куда?

— Туда, где нет столь суровых нравов, где мужчины построили специальные дома, в которых садятся за столик и им приносят любой напиток. И… начинает играть воображение, рождается счастье. Поедем хотя бы в Кечух. Восемьдесят километров в час, сто, сто двадцать! Моя вот эта красненькая «Ява» не буксует даже на самых крутых подъемах. А на спусках… Ты когда-нибудь катался на санках с горы?

— Поехали! — сказал я.

Какие приятные вопросы задавал мне, сидя в кечухской чайной, Юсуф-Газетчик! Я сразу почувствовал к себе уважение. Пока мы пили первую бутылку вина, вид у Юсуфа был еще очень деловым. Он положил перед собой блокнот, вытащил из кармана три шариковые ручки, разложил их и тут же сообщил, что это болгары ему подарили. Путешествовали по Дагестану больше двух недель, и он, Юсуф, сопровождал их повсеместно. Хотел привезти болгарскую делегацию в свой родной Кубачи. Но дороги в то время были в ужасном состоянии.

— Скоро… Ты об этом слышал? — подняв палец, спросил Юсуф. — Ты слышал, о моей инициативе? Это не кто-нибудь, а я первым внес предложение, написал в газете, чтобы пустили по воздушной трассе Махачкала — Кубачи вертолеты. Если об этом ты не знаешь, о чем вообще знаешь? — Он расхохотался. — Я и сам кубачинец, но, спасибо отцу, он из этой дыры уехал, увез меня, а я могу смотреть на своих земляков со стороны. Да, смотрю на своих родных кубачинцев и удивляюсь! Даже такие передовые люди, гордость нашей республики, всего Кавказа, всей нашей необъятной Родины… даже такие знаменитые мастера, как ты, в сущности говоря, люди ограниченные. Ну, не смотри на меня так. Ограниченность можно по-разному толковать. Ты увлеченный. Правильно говорю? Одержимый, озаренный, вдохновенный. Когда работаешь, ничего не видишь и не слышишь? Так я и знал. Так и запишу в блокнот и потом сделаю подзаголовок: «Главная черта подлинного художника». Но согласись, Хартум, что кубачинцы оторваны от жизни страны. Ради чего? Разве в Махачкале вам было бы хуже? В Махачкале, где и порт, и железная дорога, соединяющая нас с любым пунктом, с любым городом. В Махачкале культура, а вы настолько там, в своем Кубачи, зачахли, что даже такая красавица, как твоя жена Мадина, выглядит бабушкой. Семнадцатилетняя бабушка! Ходит в длинном платье, не умеет танцевать. Хартум, скажи честно: если бы, обняв твою жену, я потанцевал с ней в ресторане — ты зарезал бы меня? Нет, нет — ты схватил бы своего серебряного голубя и треснул бы меня по голове!.. Ну, ну, не сердись, не морщи нос. Мы ведь с тобой давние друзья. Однажды я тебя уже прославил и теперь только и жду возможности написать о нашем лучшем из лучших невероятно большой очерк.

Юсуф пьянел довольно быстро, но при этом сохранял бодрый, веселый вид. Говорил со мной, а вернее, сам с собой, но это не мешало ему подливать в мой стакан и пожимать руки чуть ли не каждому, кто входил в чайную. Он и заведующего чайной, и всех официанток знал по имени. Таким, наверно, и должен быть журналист: должен быть всюду простым и легким, должен пить и не напиваться. Я завидовал ему.