Читаем Без приглашения полностью

— Какая девушка? Черненькая, с серыми глазами?

— Варсанофьич тебе и насчет глаз выдаст, и насчет порядку. Ишь ты, серые глаза… Красные у нее глаза, нисколько не серые. Изревелась из-за вас, мужиков… Он, говорит, у меня все забрал. Слыхано ли дело — грабить девушку. Когда это раньше бывало?..

Я стоял в полной растерянности. Вахтерша это заметила. Заговорила громче, стремясь вызвать интерес у всех проходивших.

— Водят всяких, а потом…

— Замолчите сейчас же! — прикрикнул на нее я. — Честная, хорошая девушка, учительница.

— То-то, твоя сероглазая учительница шмутки свои по чужим портфелям рассовывает. Может, и честная — свое ищет. Подымалась на седьмой этаж, никого не застала. Я ей говорю: «Портфель третий день валяется, а теперь уж и провонял. Но как из него брать? Откуда знаю чей…» Ну, вызвали коменданта, он портфель забрал, ей пригрозил милицией. Иди добивайся.

Не стану рассказывать, сколько времени и где искал коменданта. Кто не знает — всякий комендант, если учует нарушение, появляется немедленно. Попробуйте найти, когда он нужен. Я избегал все этажи, три раза был в конторе, подходил к запертой дверце кладовки: кажется, оттуда и впрямь несло тухлятиной. Что только не передумал! Как случилось, что Винский не приехал за портфелем? Где и с какой стати они опять встретились с Аминой? Ведь он и в самом деле совершил нечто вроде ночного грабежа. А все-таки послал за своим портфелем… Нелепость, чушь. Но ведь эта чушь станет известной всем. История с протухшим портфелем прославит меня и среди курсантов, и среди студентов. Может быть, все давно знают — один я не знаю?.. А что этот черт мог сунуть вместе с рукописями? Почему-то представилось, что купил живых карпов. Воображаю, какое там месиво…

…Портфель я все-таки выручил. Прежде всего спустил в мусоропровод протухшую курицу. Что мне говорил комендант? Кто не знает, что в подобных случаях произносят коменданты. Обещал довести до сведения руководства курсов. Клялся, что если увидит еще раз эту «нахальную девчонку» — немедленно сдаст в милицию.

Рукописи пришлось выложить на подоконник, чтобы просушить на солнце. Слава богу, хоть личных документов Винского в портфеле не оказалось. На самом дне я обнаружил совершенно новые дамские туфли. Без фирменной марки, похоже, что кустарной работы. Черные, лакированные, на широком модном каблуке… Как понимать? Унес у Амины? Собирался ей подарить? Купил жене?.. Тут я сам себя оборвал: какое право имею задавать эти вопросы? Вот, к примеру, курица сырая, щипаная, приготовленная для жарки. Не все ли мне равно, кому предназначалась? Ведь если пуститься в разные догадки, можно подумать и о том, не общее ли хозяйство было у Винского и Амины. Вместе завтракали, обедали… Ну и что? Ну и обедали. Уж не ревнуешь ли ты, Магомед?

…А я так надеялся, что спокойствие мое прочно. Так был доволен собой, своей собранностью, своим философическим небрежением к житейским мелочам. Что же теперь? Ждать в гости Амину или ехать искать? Пойти посоветоваться с товарищами? Да они меня на смех поднимут. И будут правы. А в чем я виноват? За что мне все эти испытания?

*

Летом прошлого года я забрел на махачкалинский базар и оказался свидетелем драки двух пожилых подгулявших горцев. Они тузили друг друга весьма усердно. Один — высокий тяжеловес. Физические преимущества его были бесспорны. Второй — помоложе и попьяней — проигрывал и в весе, и в росте. Победа высокого казалась неминуемой. Однако победил маленький. Большой отступил. Зрители долго обсуждали поединок. Высокий то и дело в горячке боя хватался за то место у пояса, где раньше каждый горец носил кинжал. Маленький этого не делал и пользовался промахами своего противника. Наши горцы давно не носят кинжалов, движение схватиться за рукоять — свидетельство непогасшей еще мускульной памяти.

Вот так и я в мыслях и в движениях подспудно храню какие-то обветшалые привычки… Нет, это не привычки и даже не традиции — с кровью унаследованные инстинкты. Их не воспитывают. Они живут за пределами сознания.

Умом я хотел бы оправдать Амину. Но что бы ни вспомнил, все в ней виделось нарушением горства. Мы уже говорили об этом. Но в данном случае опять надо было что-то делать, как-то выкручиваться из глупейшего положения. Винский послал за своим портфелем. Пусть там золото, драгоценности — не могу себе представить, что моя мать, жена, сестра поехали бы и просили чужую женщину — вахтершу влезть в не принадлежавший им портфель… Но и другого выхода у нее не было. Как так не было? Дождалась бы меня, разыскала бы Цагатова… Тут я поймал себя на том, что предлагаю ей в помощники обязательно горца. Не подумал, что могла бы просить Талалая или того же Костю Богатеева…

— Магомед, к телефону! — прокричал кто-то под дверью.

У нас один телефон на все общежитие. Было четыре часа дня. В такое время дозвониться… Можно себе представить, как долго и упорно кто-то меня добивается. Мало того — вахтерша согласилась дождаться, пока поднимутся ко мне и я спущусь. Кто бы это мог быть? Амина или Винский — больше некому.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза
Чистая вода
Чистая вода

«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Вознесенский, Евтушенко, споры о главном, «…уберите Ленина с денег»! Середина 70-х годов, СССР. Столы заказов, очереди, дефицит, мясо на рынках, картошка там же, рыбные дни в столовых. Застой, культ Брежнева, канун вторжения в Афганистан, готовится третья волна интеллектуальной эмиграции. Валерий Дашевский рисует свою картину «страны, которую мы потеряли». Его герой — парень только что с институтской скамьи, сделавший свой выбор в духе героев Георгий Владимова («Три минуты молчания») в пользу позиции жизненной состоятельности и пожелавший «делать дело», по-мужски, спокойно и без затей. Его девиз: цельность и целeустремленность. Попав по распределению в «осиное гнездо», на станцию горводопровода с обычными для того времени проблемами, он не бежит, а остается драться; тут и производственный конфликт и настоящая любовь, и личная драма мужчины, возмужавшего без отца…Книга проложила автору дорогу в большую литературу и предопределила судьбу, обычную для СССР его времени.

Валерий Дашевский , Валерий Львович Дашевский , Николай Максимович Ольков , Рой Якобсен

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза