Без приглашения

— Острая, злоязычная, решительная, темпераментная… Пожалуй, даже образованная — но милая?! Стеснительная?! Вы в ней ничего не поняли. Я слышал ее откровения. Слышал ее поэтический экспромт стихотворного перевода с киргизского… Но…

— С огорчением понимаю, что вы против ее перевода.

— Да нет же, нет! Я в полной растерянности…

— Все равно, обещайте во что бы то ни стало ее найти. Обещаете? Слишком все это серьезно. Кроме того… — Он вдруг осекся, заговорил вполголоса: — Пришел один человек.

— Амина?

— Нет.

— Рыжий?

— Вот именно. Он, судя по всему, крайне возбужден. Ну, я ему выдам! Бог мой, да их двое. Он пришел с братом. Его брат художник. Господи, прости меня и помилуй.

— Брат той же масти?

— Точь-в-точь. Ну, пока жду вас. В понедельник. Обязательно!.. В девять тридцать. Все понятно?

— Как сказать… Приехать, во всяком случае, обещаю…

*

Так оборвался разговор с редактором. Возле меня стояла тоненькая хорошенькая первокурсница Литинститута. Она потянулась за трубкой. Я сказал:

— Одну минуточку! Мне еще надо позвонить.

— Вы и так слишком долго занимали аппарат, — она посмотрела на меня без улыбки.

— Но мне нужно, понимаете?..

— Позвоните после меня.

Я отошел от телефона и медленно побрел к лифту. Выло стыдно: как мог не сказать редактору, что давно забраковал эту самую повесть? Допустим, Амина и правда сделала хороший перевод, хотя это сомнительно. Преподавательница русского языка и литературы, горожанка, русский наверняка знает лучше, чем даргинский. Но это еще не доказывает, что может переводить, что ей доступен художественный перевод. К тому же чем лучше перевод, тем он точнее. Значит, все недостатки, которые я обнаружил в своей вещи, будут повторены по-русски. Я этого не хочу…

«Да, это все так, — сказал я себе, — но перевод одобрен, значит, одобрена и повесть, значит, понравилась. Одобрил главный редактор. Не только Вадим Сергеевич, но и сам главный… Надо бы подозвать к телефону Винского, пусть бы все объяснил и пусть бы сказал, куда девать его портфель… Нет, не годится; Вадим Сергеевич говорил шепотом — значит, не хотел, чтобы Винский слышал… К черту все! Сейчас же начинай читать перевод. Низко поклонись протухшей курице и берись читать. Ай да курица, ай да молодчина! Вовремя протухла. Если б не она, ни за что не открыл бы портфель и не вытащил содержимое наружу. Рукопись сохнет на окне. Я видел название — «Жизнь не ждет». Моя это вещь или не моя? Мало ли что лежала в чужом портфеле. «Беру свою вещь там, где ее нахожу!» Кто это сказал, какой мудрец?..»

У лифта я встретился с Костей Богатеевым и с Мукашем. Знаменитый тянь-шаньский поэт нарядился в новые, прекрасно отутюженные кремовые брюки. Модная цветастая рубашка навыпуск вроде старушечьей кофты. Я собрался было ему об этом сказать, но Костя Богатеев приложил палец к губам.

— Не трогай, не заговаривай — не в себе. Едем сейчас туда.

— К Амине? В самом деле? — Я отвел Костю, в двух словах объяснил ситуацию. — Живой или мертвой притащите ее сюда. Я пока буду читать… Или, если не захочет, откажется ехать, позвоните мне. Умоляю, Костя. Подождите, я узнал номер квартиры — теперь вы ее легко найдете…

Костя торжественно обещал сделать все возможное.

— Иду по следам героя, — совершенно серьезно сказал он мне на прощание.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вот я и добрался до самого трудного, до самого важного. Теперь, надеюсь, все поймут, что рассказывая даже о недалеком прошлом и зная, что случилось потом, не только зная, но и переоценив, переосмыслив все происшедшее, надеясь поймать и рассмотреть чужую душу, невольно попадаешь в ловушку, в сеть, которую расставил.

События, которые мне следует описать в соответствии с их очередностью, волновали меня, беспокоили, сердили, возмущали. Я недоумевал, приходил в ярость, но прошло время, и я понял их подоплеку. Пишу через два месяца, стремлюсь воскресить в себе то давнее московское ощущение фактов. Снова пережить, чтобы донести правду. Но ведь я был обманут. И не один я — все кругом были обмануты. Обманщица сама не знала, что творит. Напугалась и нас всех напугала. Дав ход вещам, ей совершенно непонятным, вмешавшись в производственный план и тем самым нарушив график, она искренне верила, что все это ее личное — личное, и ничего больше… Конечно, многое и от других зависело, не только от нее. Те, кто планируют и что-то определяют, они ведь должны как-то учитывать и неопытность и наивность…

Планировать наивность? Вот новости, а!