Без приглашения

Этим и кончилось. О первой встрече строптивого ученика Манапа и молодой учительницы Кавсарат в моей книге ничего больше не написано. Да и вообще день приезда в повести показан бегло. Мое дело, моя книга, правда? С какой стати переводчик берется что-то менять. Сочиняй свою книгу, делай в ней, что хочешь.

Теперь полюбуйтесь, что сотворила Амина.

…Минуту внимания. Как честный человек, считаю своим долгом кое-что прояснить. Конечно, вы помните: моя повесть была написана и вышла на даргинском языке. Амина перевела на русский. В данный момент я пишу на родном языке и тем самым перевожу дневник Кавсарат с русского на даргинский… Черт ногу сломит, да? Но это еще не все. Настоящий детектив, разобраться нелегко. Я обличаю преступницу. И, как это часто бывает, вынужден опираться не только на подлинные документы, но и на свою память. Подлинным документом была бы рукопись Амины Булатовой. Та самая рукопись, которую я читал 21 июня 1968 года в своей комнате, на седьмом этаже общежития Литературного института в Москве. Теперь я в Махачкале, Амининой рукописи у меня уже нет, сомневаюсь даже, что она сохранилась. Следовательно, ничего иного не остается, как цитировать на память.

Я человек добросовестный. Можете поверить — не пародирую, не искажаю, как запомнил — так и воссоздаю. Память у меня, слово даю, хорошая. Как докажу? Очень просто. Вернитесь в пятую главу. Там родная моя мама удивляется, как мог запомнить подробности ее рассказа двадцатилетней давности. Двадцать лет! Тут же всего полтора месяца.

Верьте мне, люди! Говорю правду. Обличаю, уличаю, но не черню Амину. Добиваюсь истины, одной лишь истицы.

Вот как рассказывает в своем дневнике молодая учительница Кавсарат о первой встрече с Манапом и о приезде в аул Лайла:

«31 августа

На развилке дороги грузовик остановился. В кабине было тепло, и, когда я открыла дверцу, меня обнял резкий горный воздух. Трава и листья кустарников были такими зелеными, будто сейчас май, а не конец августа. Казалось, от яркой зелени идет холод. Всю дорогу я смотрела через стекло, теперь увидела, как вокруг чисто, какой здесь прозрачный, пустой воздух. Рот раскрыла — так удивилась. Шофер рассмеялся:

— Подвез бы тебя до самой школы. Нельзя. Боюсь. Видишь, на дороге к Лайле до самого верха размокшая глина. Проезд плохой, а пешеходная тропа, смотри, хорошая. Дойдешь?

— Дойду! — сказала я, старясь не дрожать.

— Дорога на Уркарах хорошая, а на Лайлу плохая. Мог бы тебя подвезти, но после дождя боюсь забуксовать. Тут недалеко. Подымешься и увидишь — аул большой, а дорога никуда не годится. Богатый колхоз, сам бы мог замостить дорогу. Нет, ждет милостей от государства…

Шофер выбрался из кабины, полез в кузов, долго шарил под брезентом.

— Может, вывалился чемодан? Нет твоего чемодана…

Шофер шутил, и я старалась рассмеяться, но зубы стучали от холода. Но вот он спустился с чемоданом, осторожно поставил на траву у дороги и протянул руку. Я расстегнула сумочку, хотела расплатиться.

— Деньги? Не-ет не возьму. Смотри, как дрожишь. Ничего, полезешь вверх — сразу согреешься.

Я достала трехрублевку, он покачал головой:

— Говорю — не надо. Мы в расчете, — он расхохотался.

Веселый пожилой лезгин. Весь путь веселил меня тем, что задавал вопросы и сам на них отвечал. Спрашивал, зачем таких, как я, городских, посылают в дальние аулы. И отвечал:

— Махачкалинцы смеются над аульскими людьми, когда те приезжают в город. Надо и аульских посмешить. Приедешь в Лайлу — увидишь, как над тобой будут смеяться. Ай, как будут пальцами показывать, хохотать…

Он меня спрашивал, что умею. Не ждал ответа. Сам отвечал:

— Замуж выйти сумеешь. В Лайле хорошие ребята. Если выйдешь за чабана — уважать будут, своей признают. Оденут, причешут по-своему. Тогда станешь аульской женщиной, настоящей горянкой.

Он не спрашивал ни о чем. Только когда садилась, сказала ему, что еду работать учительницей. Всю дорогу он поглядывал на меня искоса, качал головой, шутил:

— Мешки можешь таскать? Не можешь. Глину можешь месить ногами? Не можешь. Корову доить тоже не можешь. Тесто поставить не умеешь. Маму почему не взяла с собой?..

— Нет у меня мамы, папы тоже нет, у теток жила.

Узнав, что я круглая сирота, перестал надо мной подтрунивать. Но когда поставил чемодан на придорожную траву, опять принялся за свое:

— В расчете мы с тобой, понимаешь?

— Вы взялись везти меня за три рубля. Вот возьмите.

— Нет, девочка, — сказал он. — Не возьму. Ты мне обещала три рубля, если подвезу до школы. Я тебе три рубля плачу за то, что чемодан понесешь в гору. — Он рассмеялся: — Мало? Или по рукам?

— По рукам! — ответила я.

Он сказал на прощание:

— Будь счастлива, девочка. Прости, не знал, что сирота… Но не могу по этой дороге, не сердись, боюсь по глине ехать…