Читаем Без приглашения полностью

Он запустил мотор и укатил, а я осталась одна с тяжелым чемоданом. Хотела расстегнуть ремни, достать теплую кофту, но уже не было холодно, не дрожала. Смотрела на заснеженные горные вершины, на ярко-зеленые травянистые склоны и на далекую, чуть желтеющую лесную опушку; меня наполнила радость, забыла все свои беды, запела и затанцевала на мотив летки-енки вокруг своего чемодана. И рассмеялась, сама не зная чему…

…На дороге никого не было. Я знала, что поднимусь и увижу аул, но здесь, на развилке, было пусто. Неожиданно из-за кустов вышел парнишка лет семнадцати:

— Здравствуй. Видел, как ты приехала, видел, как танцевала. Люблю веселых.

— Я тоже. Но не люблю, когда подглядывают.

Солнце закатилось за гору, начало смеркаться, пора было идти. Я отвернулась от этого бог знает откуда появившегося парнишки, подняла чемодан и тут же увидела большую крепкую руку.

— Дай, — сказал парнишка. — Тебе тяжело. Учиться приехала?

— Да, приехала учиться, — сказала я и невольно улыбнулась.

Улыбнулась потому, что у меня было хорошее настроение. И еще потому, что он меня принял за девочку. Рослый парнишка, давно не стриженный, с темным пушком на верхней губе, круглая барашковая шапка еле держалась на затылке, веселые глаза дразнились.

— В каком классе будешь учиться? — осторожно спросил он, будто для него это могло иметь какое-то значение.

— В десятом.

— Со мной… Значит, со мной!

Он так радостно воскликнул — мне совестно стало. Хотела тут же признаться, что соврала, но представила, как будет ошарашен, и сдержала язык. Конечно, глупость, сказать надо было. Но теперь говорил он. Горячо, торопливо, я его прервать не могла:

— Слушай, подглядывать не хотел. Когда подъехала машина, я спрятался. Думал, понимаешь, возвращается из города сын нашей учительницы Халит. Давным-давно его жду. Хотел выскочить, обрадовать… А тебя как зовут?.. Давай познакомимся: я Манап, меня считают хулиганом, но я просто не люблю скуку, когда учительница бубнит одно и то же, фор-му-ли-рует… И я еще все время сочиняю музыку, не могу без этого, понимаешь. Сейчас ходил по горам и сочинял марш на встречу Халита: трам-та-та-там… Это барабан, а потом трубы… Что ты напевала, когда пустилась в пляс вокруг чемодана?

— Летку-енку.

— Танец такой, да? Модный?

— Прошлогодней моды.

— Никогда не слышал. А ты умеешь играть на пианино?.. И я умею. Меня научил один приезжий русский учитель. Он меня и ноты читать научил, и ремонтировать рояль… — Манап неожиданно себя оборвал и стал меня разглядывать. Опустил чемодан на землю и хлопнул себя ладонями по ляжкам: — Смотрю, все время скользишь. А ты на каблуках. Из города? Наверно, гостила в Махачкале? А сама откуда?

Понимая, что он, чего доброго, уличит меня во лжи, я сказала, что родители мои в Амузги, но целый год работали в Дербенте: отец на стройке, мать на кондитерской фабрике.

— Я в девятом классе училась в городской школе. Папе и маме не понравилось в Дербенте — мне в городе жить не у кого, а в Амузги еще не построили десятилетку…

— То-то смотрю — ты в городском платье. У нас интернат хороший и школа хорошая, но учителя тебе за такой наряд крепко пропишут. Их не поймешь. Запрещают девчонкам приходить на занятия в чухто, но современные прически и модные платья тоже не позволяют… У нас директор очень хороший, а завуч — зверь… Вот мы и пришли. Видишь, вдалеке двухэтажная школа. А сейчас справа дома, а слева овраг. Ты перейди на эту сторону, я возьму чемодан в левую руку. Чтобы из окон не видели… Ну, сразу понятно, что год прожила в городе. Забыла? Мужчина не должен нести твой чемодан…

Я и правда забыла. По горским обычаям мужчина не уступает женщине дорогу, не берет из ее рук груза, не сидит с ней рядом в кино или на собрании.

Манап сказал:

— Зайди в школу… Бери чемодан и иди. Директор сейчас там, завуч тоже. Завтра начало занятий, вот и сидят в школе до ночи. Они тебя запишут, а в интернат я тебя провожу. Стану во-от у того дерева. Меня будет видно из окна…

— Не жди, — сказала я.

— Все равно дождусь. Пусть все смотрят. Мне наплевать… Комсомольцы не должны жить по старым обычаям. Согласна?

…Через полчаса я вместе с завучем вышла из школы. Манап все еще стоял у дерева.

— Каримов! — позвал его завуч. — Проводи Кавсарат Самадовну на квартиру. Кавсарат Самадовна — ваша новая учительница литературы. Проводи к Запировым — там ей приготовлена комната.

— Не провожу! — сказал, как отрезал, Манап…

— Каримов, — сказал завуч строго. — Ты меня удивляешь. Что о тебе подумает приезжая учительница!

— Пусть думает, что хочет! — Манап отвернулся, наклонил голову и сперва медленно, а потом все убыстряя шаг, стал удаляться.

— Очень упрямый, очень трудный характер, — сказал мне завуч. — Имейте в виду — строгость, и только строгость.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза
Чистая вода
Чистая вода

«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Вознесенский, Евтушенко, споры о главном, «…уберите Ленина с денег»! Середина 70-х годов, СССР. Столы заказов, очереди, дефицит, мясо на рынках, картошка там же, рыбные дни в столовых. Застой, культ Брежнева, канун вторжения в Афганистан, готовится третья волна интеллектуальной эмиграции. Валерий Дашевский рисует свою картину «страны, которую мы потеряли». Его герой — парень только что с институтской скамьи, сделавший свой выбор в духе героев Георгий Владимова («Три минуты молчания») в пользу позиции жизненной состоятельности и пожелавший «делать дело», по-мужски, спокойно и без затей. Его девиз: цельность и целeустремленность. Попав по распределению в «осиное гнездо», на станцию горводопровода с обычными для того времени проблемами, он не бежит, а остается драться; тут и производственный конфликт и настоящая любовь, и личная драма мужчины, возмужавшего без отца…Книга проложила автору дорогу в большую литературу и предопределила судьбу, обычную для СССР его времени.

Валерий Дашевский , Валерий Львович Дашевский , Николай Максимович Ольков , Рой Якобсен

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза