Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Закрытость и осторожность в отношениях с окружающим миром были от рождения качествами его интравертного характера, усиленными воспитанием в родительском доме, условиями жизни, школой Коминтерна, а затем и спецификой работы в разведке. Даже близким друзьям он иногда казался «вещью в себе». Может быть, лишь с одним человеком он был до конца откровенным, не скрывая своих потаенных мыслей. Это его последняя любовь, жена, советчик и помощница — Андреа. Она сыграла особую роль в его жизни на завершающем этапе, самом болезненном и тяжелом. Установившийся и привычный для него мир, наполненный борьбой и противоречиями, разрушился в одночасье. Андреа и Миша в это тяжелое время составляли единое целое душой и сердцем. Андреа и преданные Мише друзья помогли ему выстоять и победить. Среди самых верных друзей были Соня и Мориц Мебель. Задержание и арест, сбор друзьями огромного денежного залога и освобождение из тюрьмы, позорное судилище в 1993 году в Дюссельдорфе. Тогда в суде к Мише смог пробиться Мориц с букетом традиционных для немецких коммунистов красных гвоздик: «Так держать, Миша! Мы с тобой!» Эта впечатляющая сцена обошла все телеэкраны мира.

В числе любимых его русских сказок была сказка «О колобке»: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… И от тебя…» Только не удалось съесть Колобка-Мишу коварной Лисе — Фемиде объединенной Германии.

Неслучайно, особенно в последние годы жизни, он вновь и вновь обращался к творчеству Великого Духовника России — Достоевского, к его основной идее — свободе человеческого духа. Его волновала «Легенда о Великом Инквизиторе», он перечитывал «Бесов». И пришел к выводу, что некоторые его оценки были ошибочны, и он пытался осознать и постичь их. Его беспокоила идея принудительного социализма, и он более не воспринимал ее как необходимость…

Он ушел из жизни во сне в ночь на 9 ноября 2006 года. Ровно в тот день, когда 17 лет назад рухнул «бетонный занавес» между Востоком и Западом. Это было символично. Смерть Миши приняла Андреа. Последнее дыхание он отдавал ей, самому близкому человеку. Лицо его было спокойным и удовлетворенным, как у человека, до конца выполнившего свой долг перед оставшимися по эту сторону жизни. Казалось, он улыбается всем тем, кого любил и неожиданно оставил, и просит простить его. Как будто сам Создатель благословил и успокоил мятежную душу, отправляя сына своего на вечный покой.

МОРИЦ И СОНЯ МЕБЕЛЬ. 1959 год — поныне

Нашей дружбе больше полувека, и это настоящая, искренняя, братская дружба. Я бы даже сказал, что это моя берлинская родня. Мы были оба совсем молодыми, когда я впервые увидел этого рано поседевшего человека неполных сорока лет. Через линзы очков на меня внимательно смотрели, как бы изучая, пытливые умные, может быть, немножко с грустинкой глаза. Врач-уролог в белом халате, к которому я попал на прием. Он внимательно выслушал меня, потом улыбнулся и, как мне показалось, на родном русском произнес:

— Давайте перейдем на русский, так нам обоим будет удобнее…

С тех пор мы не расстаемся, даже на расстоянии, в мыслях мы всегда вместе.

Мориц родился в Эрфурте, в еврейской семье. В Москве он появился в девятилетием возрасте вместе с матерью и старшей сестрой Зузи. Отец воссоединился с семьей позднее. Родители-коммунисты были вынуждены покинуть родные места и эмигрировать в Советский Союз из-за надвигавшейся на Германию смертельно опасной для всего человечества, еще не разгаданной до конца эпидемией, именуемой «коричневой чумой». К власти пришли нацисты.

Маленький Мориц окунулся в другой мир, пока чужой и непонятный. Московская улица плохо приняла немецкого малыша-эмигранта. Стоило ему только появиться во дворе, как тут же его окружали такие же, как и он, ровесники, мальчишки и девчонки, и начинали громко распевать ставшую ему очень скоро понятной зло-озорную песенку, известную всем московским детям:

Немец-перец, колбаса, тухлая капуста
Съел селедку без хвоста, И сказал: «Как вкусно!»

Его пытались и поколотить, но он умел драться и постоять за себя. Так что крепкие кулачки Морица доказали его право быть равным с московскими сорванцами. Улица большого города признала его.

Самым отрадным в те годы для Морица и Зузи была немецкая школа имени Карла Либкнехта, где учились дети немецких и австрийских политэмигрантов. В этой школе учились и советские ребятишки, но их было немного. Морицу запомнился удивительно сплоченный школьный коллектив. Ученики и учителя, воспитатели и пионервожатые — как одна большая и дружная семья. Самые радостные дни своего московского детства и юности Мориц связывает с этой школой… Пока не начались аресты 37 года…