Без семьи

Я уже настолько знал английский язык, что мог понять эту фразу. Но одного, и самого главного, я не понял. «Луис», – сказал хозяин харчевни, а что это: город или местечко? И где он находится? Да если бы я и знал, где находится Луис, я всё равно не мог сейчас идти туда, так как мне пришлось бы тогда бросить больного Маттиа. Несмотря на усталость, я пустился в обратный путь и через полтора часа лежал уже в повозке Боба, рядом с Маттиа.

Рассказав ему в нескольких словах о том, что произошло, я немедленно заснул. Сон восстановил мои силы. Утром я проснулся, готовый идти в Луис, если только Маттиа сможет сопровождать меня.

Выйдя из повозки, я подошёл к Бобу, который встал раньше меня и теперь разводил костёр. Я смотрел, как он, стоя на четвереньках, изо всех сил дул на огонь. Вдруг мне показалось, что я вижу Капи. Но моего Капи почему-то вёл на поводке полицейский.

Пока я задавал себе вопрос, что бы это значило, Капи, почуяв меня, сильно рванулся и вырвался из рук полицейского. Мгновенно он очутился возле меня. Полицейский подошёл к нам.

– Это ваша собака? – спросил он.

– Моя.

– Тогда я должен вас арестовать. – И он крепко схватил меня за руку.

Увидев это, Боб поспешил к нам:

– Почему вы хотите арестовать этого мальчика?

– А вы что, его брат?

– Нет, я его друг.

– Сегодня ночью мужчина и мальчик с помощью приставной лестницы проникли в церковь Святого Георгия. С ними была эта собака, которую они посадили их караулить. Но ворам помешали. Они были захвачены врасплох и удрали через окно, оставив собаку в церкви. Я был уверен, что собака поможет мне найти жуликов, и вот теперь уже поймал одного. А где твой отец?

Я ничего не ответил: я был убит.

Однако я прекрасно понял, что произошло. Капи был взят у меня не для охраны повозок, а для того, чтобы стеречь и предупредить тех, кто будет обкрадывать церковь. Повозки уехали поздно ночью потому, что кража была обнаружена и пришлось скорее спасаться бегством.

Но я должен был теперь позаботиться о себе. Какова бы ни была их вина, надо защищаться и доказать свою непричастность, надо объяснить, что я делал этой ночью.

Пока я размышлял таким образом, Маттиа, услыхав шум и наш разговор с полицейским, выскочил из повозки и, хромая, подбежал ко мне.

– Скажи ему, что я не принимал участия в краже, – попросил я Боба. – Ведь я был с вами до часу ночи. Затем пошёл в «Харчевню большого дуба», поговорил с её хозяином и тотчас же вернулся сюда.

Боб перевёл мои слова полицейскому, но они его нисколько не убедили, скорее наоборот.

– Как раз в четверть второго ночи воры и забрались в церковь. А если мальчик ушёл отсюда в час или несколькими минутами раньше, как вы утверждаете, он вполне мог оказаться в церкви в это время.

– Но отсюда до города ходьбы больше четверти часа, – возразил Боб.

– Ну а если он бежал? – сказал полицейский. – И кто мне докажет, что он ушёл ровно в час?

– Я могу вам поклясться! – воскликнул Боб.

– Вы? – усмехнулся полицейский. – Сперва следует узнать, чего стоит ваше показание. А пока что я забираю мальчишку, он объяснит всё на суде.

Маттиа кинулся ко мне. Я подумал, что он хочет поцеловать меня на прощание.

– Мужайся, – шепнул он мне. – Мы тебя не оставим!

И только после этих слов он поцеловал меня.

– Возьми Капи! – обратился я к Маттиа по-французски.

Но полицейский понял меня:

– Нет-нет, собака останется у меня. Она помогла мне найти одного, поможет найти и других.

Меня арестовывали не в первый раз, но теперь я испытывал какой-то особенно мучительный стыд. Тогда меня обвинили в краже своей собственной коровы, и мне нетрудно было доказать несправедливость подобного обвинения. Но в настоящее время я как бы действительно являлся сообщником воров.

Камера, куда меня заперли, нисколько не походила на ту деревенскую тюрьму, где я сидел в первый раз. Это была уже настоящая тюрьма. Единственное окно было загорожено толстыми железными прутьями; о побеге нечего было и думать. В камере имелась только скамья для сидения и койка.

Я упал на эту скамью и долгое время сидел в полном унынии. Как ужасно было моё настоящее и как пугало меня будущее!

«Мужайся, мы тебя не оставим!» – сказал Маттиа. Но что может сделать Маттиа? И даже Боб, если он захочет ему помочь?

Я подошёл к окну и раскрыл его, желая попробовать железные прутья, находившиеся снаружи; они были вделаны в камень. Стены камеры были около метра толщиной, пол выложен каменными плитами, а дверь покрыта железом. Окно выходило на узкий и длинный двор, упиравшийся в высокую стену, не менее четырёх метров высотой. Из такой тюрьмы нельзя убежать даже с помощью самых преданных друзей.

Пережитые волнения не позволили мне заснуть всю ночь, несмотря на то что я сильно устал накануне. Я не мог прикоснуться к еде, которую мне принесли, зато накинулся на воду. Каждые четверть часа прикладывался я к кружке и пил из неё большими глотками, но никак не мог утолить жгучую жажду и уменьшить горечь во рту.

Когда ко мне в камеру вошёл тюремщик, я очень обрадовался. Меня тревожил вопрос, скоро ли меня поведут на допрос, вернее, скоро ли я смогу оправдаться.