У меня снова возникло множество вопросов, на которые я не находил ответа. Только одно было совершенно ясно и определённо: завтра утром я должен проснуться до рассвета и чего-то ждать, а до тех пор набраться терпения. Как только стемнело, я улёгся на койку, решив поскорее уснуть, но не мог. Я слышал, как часы неоднократно били на башне.
Когда я проснулся, было ещё совсем темно; звёзды мерцали на небе, ничто не нарушало тишины. До рассвета, по-видимому, было ещё далеко. Вскоре на башенных часах пробило три. Я проснулся слишком рано, но снова лечь побоялся; к тому же я был уверен, что при всём желании не смогу заснуть.
Прислонившись к стене, я не сводил глаз с окна. Наконец звезда, на которую я смотрел, стала тускнеть и небо слегка посветлело. Начинался день. Вдали запели петухи.
Я встал и на цыпочках подошёл к окну. Открыть его без шума оказалось нелегко, однако очень медленно и осторожно я всё же открыл его. Но оставались ещё железные прутья, толстые стены и обитая железом дверь. Надеяться на освобождение при таких условиях казалось безумием, и всё-таки я надеялся.
Звёзды становились всё бледнее и бледнее. Я дрожал от утреннего холода, но не отходил от окна, смотрел и прислушивался, не зная сам, что мне предстоит увидеть или услышать. Туман поднялся и рассеялся, и все предметы стали понемногу ясно вырисовываться. Я стоял затаив дыхание, но не слышал ничего, кроме биения собственного сердца.
Вдруг мне показалось, что кто-то царапает стену, а так как я не слышал шагов, то решил, что ошибся. Тем не менее я насторожился. Шорох продолжался, потом над стеной показалась голова, и, хотя было ещё темно, я сразу узнал Боба.
Он увидел, что я стою прижавшись к решётке.
– Тсс! – произнёс он еле слышно и сделал мне знак рукой, чтобы я отошёл от окна.
Не понимая, зачем это нужно, я всё же послушался. Мне показалось, что в другой руке Боб держал длинную блестящую трубочку, сделанную как бы из стекла. Он поднес её ко рту. Затем я услышал слабый свист и в то же время увидел, как в окно влетел и упал к моим ногам маленький белый шарик. Голова Боба мгновенно исчезла за стеной. Всё стихло.
Я стремительно бросился к шарику. Тонкая бумажка была плотно обвёрнута вокруг маленького кусочка свинца. Мне показалось, что на ней что-то написано, но так как было ещё недостаточно светло, я не мог ничего прочесть. Приходилось ждать наступления дня. Я постарался как можно тише закрыть окно и быстро улёгся на койку, держа шарик в руке.
Рассвет не наступал очень долго, слишком долго для меня, ожидавшего его с таким нетерпением. Но вот сначала жёлтый, а затем розовый свет заскользил по стенам камеры; тогда я развернул бумажку и прочёл:
Спасён! Теперь меня не станут судить и я не увижу того, что произойдёт на суде. Какое счастье! Ах, дорогой мой Маттиа, дорогой Боб! Я не сомневался в том, что Боб, конечно, помогает Маттиа. «Там мы встретим тебя с лошадью…» Ясно, Маттиа один не мог бы этого устроить.
И я снова прочёл записку: «…поезд замедлит ход холм, который будет от тебя слева… удержаться на ногах». Конечно, я храбро брошусь вперёд. Лучше умереть, чем быть осуждённым за воровство! Ах, как всё чудесно придумано! «Через два дня мы будем во Франции».
Мою радость омрачала только мысль о Капи, но я постарался отогнать её от себя. Не может быть, чтобы Маттиа бросил Капи. Если он нашёл средство устроить мне побег, он, несомненно, найдёт какой-нибудь способ спасти и Капи.
Я перечитал записку ещё два или три раза, затем разжевал и проглотил её. Теперь мне надо было хорошенько выспаться, поэтому я улёгся на койку и спал до тех пор, пока тюремщик не принёс мне еду.
Время прошло быстро. На следующий день после полудня ко мне в камеру вошёл незнакомый полицейский и велел мне следовать за ним. Я с удовольствием отметил, что это был довольно пожилой и неповоротливый человек.