Без семьи

— Нет, он не злой, — возразила его мать. — Рене ему полезен и, кроме того, мне кажется, что он искренно привязан к мальчику. «Я люблю мальчика, и он любит меня», — сказал он мне. — Суровая школа жизни будет ему полезнее. Вы, конечно, сможете дать ему образование, но и я могу кое-чему научить его. Вашим сыном он быть не может, а моим будет. Это лучше, чем служить забавой для вашего больного мальчика, как бы он добр и кроток ни был.

— Я не хочу, чтобы Рене уходил! — закричал Артур и залился слезами.

Я, не отвечая, бросился к нему и молча крепко обнял его и поцеловал. Потом я подошел к его матери и поблагодарил ее за доброту и хорошее ко мне отношение.

— Я буду всегда любить и помнить вас! — воскликнул я и, с трудом сдерживая слезы, бросился к двери. — Никогда не забуду!

— Рене! Рене! — закричал снова Артур.

Но я не остановился, и, выбежав из комнаты, захлопнул за собою дверь.

Через минуту я был уже около Витали, который поджидал меня у ворот.

— Идем! — сказал он.

Собаки бросились вперед.

ГЛАВА 13 Новые скитания и приключения

Снова начались наши скитания. Под дождем и палящими лучами солнца, по грязи и пыли мы переходили из одного города в другой и давали свои представления, развлекая публику.

Я привык к сидячей жизни на «Лебеде» и первое время снова сильно уставал. Часто вспоминались мне дни, которые еще так недавно я проводил в полном довольстве.

Меня утешало, что Витали стал обращаться со мной гораздо ласковее, чем прежде. Иногда он даже бывал нежен. Я чувствовал, что я не одинок на свете, что Витали любит меня. В первые дни мы мало говорили о лодке «Лебедь», но потом вспоминали о ней каждый день. Витали всегда сам начинал разговор об Артуре и его матери. Мне все казалось, что мы встретимся с ними еще раз. Они должны были возвращаться по Роне, а мы как раз шли вдоль берегов этой реки. Когда мы останавливались в городах, я первым делом бегал на набережную посмотреть, нет ли тут «Лебедя», и с грустью убеждался в том, что среди многочисленных судов и лодок «Лебедя» нет.

Тяжело мне было переносить это разочарование. Как нарочно, словно, чтобы усилить мою тоску, установилась отвратительная погода. Приближалась зима, и наше странствование в дождливую, грязную погоду становилось все более и более нестерпимым. Чем ближе подходили мы к холмистой провинции Кот-Дор, тем холод становился сильнее. Часто мы промерзали до костей, а Проказник становился все печальнее и мрачнее.

Хозяин желал добраться как можно скорей до Парижа, потому что только там мы могли давать представления в течение целой зимы. Но, по недостатку денег, мы должны были итти пешком. По дороге, в городах и деревнях мы давали небольшие представления. Это доставляло нам возможность продолжать дальнейший путь.

Но вот, когда мы вышли из Шатильона, подул сильный северный ветер. Небо покрылось темными тучами, а солнце совсем скрылось. Все предвещало снег. Мы остановились в большой деревне, где и могли бы переждать бурю, но Витали непременно хотел дойти до города Труа, чтобы там дать несколько представлений.

— Ложись скорее спать, потому что утром на рассвете мы должны уйти, — сказал мне Витали, согревая перед камином бедную обезьяну, которая была очень чувствительна к холоду.

На утро я проснулся очень рано. Когда я открыл дверь, в комнату ворвался вихрь и разметал по полу всю золу из камина.

— На вашем месте я сегодня не уходил бы, — сказал нам трактирщик. — Все предвещает снежную вьюгу.

— Я потому и ухожу, чтобы дойти до Труа, пока еще не началась эта вьюга, — ответил мой хозяин.

Мы тронулись в путь. Обезьяну Витали нес на груди, чтобы сколько-нибудь согреть ее своим теплом. Я был одет в короткую шубку. Мы шли молча, не имея возможности раскрыть рот, потому что сильнейший ветер дул нам в лицо. Дорога, по которой мы шли, была печальна и уныла. Вдали виднелись только обнаженные поля, холмы и перелески. Ветер продолжал дуть с севера и гнал оттуда громадные оловянные тучи. Вскоре несколько снежинок закружилось в воздухе, и начал падать густой снег.

— Кажется, нам сегодня не дойти до Труа, — сказал Витали. — Надо спрятаться в первой попавшейся избе.

— Я ничего не имел против этого, но где было найти в чистом поле какую-нибудь избу? Я посматривал по сторонам, но никакого жилья не было видно. Лишь вдали чернел перед нами большой лес, который казался бесконечным. Вскоре снег покрыл дорогу и все, что на ней находилось. Исчезли под ним придорожные камни, сухие листья и рвы. В глубоком молчании подвигались мы вперед и лишь изредка оборачивались, чтобы свободно вздохнуть. Собаки, бегавшие обыкновенно на несколько шагов впереди нас, теперь плелись за нами и, казалось, просили какого-нибудь пристанища.

Вдруг Витали поднял руку и указал на полянку, та краю которой я заметил нечто вроде избушки, сложенной из веток и хвороста.