Без суда и следствия

Толпа насторожилась. Мы сделали несколько шагов по направлению к подъезду. Я стала различать надписи на плакатах: «Убирайтесь!», «Убийцы, мы вам покажем!», «Фашисты!», «Смерть Каюнову!». Я почувствовала смутный ужас. Как только мы двинулись, меня узнали в ту же секунду. Толпа, притихнув на мгновение, словно вздохнула, потом издала дикий вопль и бросилась ко мне. И в ту минуту начался ад, который буду помнить до конца своих дней. Омоновцы из машин бросились в толпу. Началась бойня. Ко мне тянулись какие-то руки, скрюченные, словно сведенные судорогой пальцы, искаженные злобой лица – выливалась животная ненависть толпы… Роберт прижал меня к себе, и в кругу омоновцев мы стали рваться к подъезду. С оглушительным ревом сирен приехали еще несколько милицейских машин. Я плакала от ужаса.

– Бегите к подъезду! – крикнул омоновец и толкнул нас вперед.

Мы с Робертом пытались бежать, но на нас уже набросилось несколько человек. Скрюченные пальцы вцепились мне в волосы, в одежду, в лицо и стали рвать. Кровь потекла по груди, по лицу, голова была словно в огне – кто-то рвал мои волосы. И тогда я закричала. Я стала дико кричать и метаться из стороны в сторону, пытаясь вырваться из окружения тех, кто хотел разорвать меня на куски. Помню до мельчайших подробностей мой крик. Словно это была не я, а незнакомое мне обезумевшее от ужаса и боли человеческое существо. Сквозь боль послышался шум бьющегося стекла и скрежет металла – это разбили машину Роберта. Кто-то вырвал меня из толпы, с силой втолкнул в подъезд, я упала на пол вестибюля. Я не успела обернуться и разглядеть лицо своего спасителя. Одно знаю – это был не Роберт. Внутри холла, за пределами досягаемости толпы, сидело несколько омоновцев. Они сидели в креслах, спокойно разговаривали и смеялись, а их начальство пило из термоса кофе. Протиснулся в двери Роберт. Одежда его была в плачевном состоянии – костюм разорван, галстук исчез. Под глазом всеми цветами радуги переливался синяк. Я лежала на полу лицом вниз. Роберт бросился ко мне (у меня не было сил подняться. Когда я упала на пол вестибюля и осталась лежать так, никто из омоновцев даже не повернул в мою сторону головы), он закричал:

– Я вас ненавижу! Они разбили мою машину! Слышите? Все это произошло из-за вас! Из-за вас они разбили мою машину! Я вас ненавижу!

Он кричал так, словно я была во всем виновата. Но тем не менее подняться с пола он мне все-таки помог. Я разбила оба колена, лицо мое было исцарапано, пряди волос вырваны, синяки на руках, и почти уничтожена одежда – блузка превратилась в клочки, юбка – в полосы, у туфель сломаны каблуки, сумку я потеряла. Да, еще были разбиты часы.

Наконец один из омоновского начальства соизволил обратить на нас свое внимание.

– Запритесь в квартире. Двери никому не открывайте и никуда не выходите. Окна занавесьте.

Мы поднялись наверх. Я сделала перевязку и переоделась.

– Теперь я не смогу уйти от вас до ночи, – сказал Роберт. – Черт, вот уж не повезло, так не повезло!

Мы остались сидеть в квартире. Под окнами бесновалась толпа. Подъезжали новые милицейские машины. В дневных и вечерних новостях по первому каналу передали заключение экспертизы дословно. В вечерних – меня обвинили в подлоге. К ночи разогнали толпу. Около десяти вечера Роберт смог уйти. Он обещал с утри поехать к Ивицыну договориться и гарантировал, что все будет в порядке. Сразу же после его ухода явился Ивицын собственной персоной.

– Я надеялся больше не встречаться с вами до суда, – сказал он, – но, как видите, не получилось.

Внизу, в холле, дежурит наряд милиции, на улице – тоже. Пока вас будут охранять. Но больше вы не сможете выйти из квартиры. Выходить слишком опасно. Шторы не открывайте и старайтесь поменьше включать свет.

– Но мне обещали свидание с Андреем…

– В этом случае я пришлю вам письменное разрешение, подписанное мной, которое позволит вам выйти из квартиры. Но запомните, никакой самодеятельности. Мы охраняем вас только до суда, а после можете идти куда вздумается.

Так начались дни моего затворничества. Я сидела в пустой квартире с опущенными шторами, избитая, уничтоженная, униженная, больная, не решаясь зажечь свет и передвигаясь, словно привидение, в темноте. Утром приехал Роберт.

– Ну у вас и вид! Вы жутко выглядите, словно ведьма после публичной экзекуции!

– Хам!

– Да бросьте! Надеюсь, ваше настроение сейчас улучшится. Я договорился о сумме.

Услышав, какую именно сумму должна заплатить, я чуть не упала в обморок снова. Ведь уже закрыты все мои счета, я стала продавать драгоценности.

– А деньги за машину? Вы обязаны возместить мне ее стоимость!

– Почему же обязана?

– Но ведь машина была разбита по вашей вине!

– По моей?

– Ну конечно! Ведь демонстрация собралась ради вас!

У меня не было сил спорить.

– Что ж, Роберт, берите мою. – Мне пришлось написать доверенность.

– Да, забыл, – уже в дверях сказал он, – через парочку дней вы увидитесь с мужем.