Все начиналось исподволь и могло быть списано на превратности молодой любви. Я помню свое потрясение, холодный шок, когда он в первый раз сорвался на мне. На фотографии, снятой раньше в тот день, мы сидим на траве во время какого-то концерта – в панамах, с лоснящимися физиономиями от выпитого пива. Он обнимает меня двумя руками, а я блаженно улыбаюсь во весь рот. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было предостережение. Его объятие очень напоминало клетку, выглядело как заявление о правах. А я считала, что принадлежать ему – это рай.
Мы вернулись в квартиру разомлевшие на солнце и одурманенные дешевым лагером. Я бросила со стуком ключи на столик и, зевнув, спросила: «Закажем китайскую еду?» Я повернулась к нему – у него лицо было мрачнее тучи.
Внутри у меня все оцепенело.
– Какую хрень?
Скотт работал торговым представителем в компании по производству спиртных напитков. Я мимоходом заметила, что в праздничные дни сограждане раскупают алкоголь без усилий. Я не имела в виду Скотта – это был общий разговор на тему о том, что никто из нас не знает меры.
Он заявил, что Лорна, де, относится к нему с пренебрежением, а я всегда ей поддакиваю и каким заурядным он ощущает себя в компании моих подруг.
Я пришла в ужас, что он почувствовал себя подобным образом, и принялась униженно просить прощения. Больше такого не будет. Я этого не допущу. Я не позволю ИМ так обращаться с ним.
Далее начались приступы ревности из-за мужского внимания. И неважно, что сам Скотт был чемпионом по флирту. Лицо каждой женщины было для него как зеркало – он испытывал постоянную потребность проверять и подтверждать свою привлекательность. Но если поблизости оказывался мужчина, я сразу подозревалась в том, что искала постороннего внимания.
Как-то вечером я застала его за просмотром снимков на моем телефоне. Неделей раньше он во время ссоры потребовал сообщить пароль.
Если не хочешь дать партнеру пароль, значит, происходит какая-то хрень. А если тебе нечего скрывать, то почему отказываешься его сообщить?
Проще было уступить. Невероятно, но поначалу я воспринимала его манию контроля как доказательство нашей пылкой любви. В телефоне он обнаружил фотографии из примерочной: я не могла решить, покупать ли платье, и хотела обдумать это позже.
Никому, объяснила я.
Он не разговаривал со мной весь день.
Следующим вечером, выпив несколько банок, он разыграл ленноновскую версию «Ревнивого парня» и неохотно признал, что селфи могут и не быть доказательством неверности. Заплетающимся языком он с чувством произнес:
Когда испытываешь такую признательность за помилование – от единственного человека, который в состоянии его пожаловать и облегчить твою участь, – считаешь, что тебе несказанно повезло. Я жаждала его одобрения, как наркотика, и никогда не знала, когда наступит следующая ломка.
Под градом нелицеприятных высказываний о моем поведении и в свете агрессивного пристального внимания я начала меняться. Приспосабливаться и выживать. Я стала замкнутой, напряженной, постоянно на грани. Я похудела на десять килограммов. От нервов и потому, что он, по собственному признанию, предпочитал худышек. Он сказал:
И у меня пропал аппетит.
Он со смешком передал слова своего приятеля обо мне:
Оскорбленная, я возразила.