Без видимых повреждений

С момента запуска RSVP прошло двадцать лет, и, несмотря на успех программы, ее опыт повторили менее чем в десяти тюрьмах, большинство которых расположены за пределами США. И хотя базовые принципы организации программы не изменились, теперь она проводится не шесть дней в неделю, двенадцать часов в день, а пять дней в неделю, шесть часов в день. Отчасти так произошло потому, что финансирование программ для заключенных часто зависит от того, кого избрали президентом, и каково распределение приоритетов в мире ограниченных ресурсов, и отчасти потому, что сегодня Сан-Бруно предлагает правонарушителям много разных программ, включая общеобразовательные курсы и занятия в техникуме, арт-терапию, театральный кружок, а также программы по избавлению от зависимостей и программы «12 шагов» (по этой причине в народе Сан-Бруно называют «многопрограммной тюрьмой»). Как-то вечером мы беседовали с нынешним директором программ Сан-Бруно в неформальной обстановке, и когда я спросила, почему RSVP не распространилась на другие тюрьмы, он ответил, что, в отличие от многих других обитателей тюрем, у жестоких мужчин нет своего «защитника»[77]. Здесь можно провести параллель с бывшими военнослужащими, заключенными под стражу – они всегда получают внешнюю поддержку, и все соглашаются с тем, что страна должна прилагать больше усилий для удовлетворения их потребностей, особенно учитывая посттравматический стресс, которому они подвержены. Но в сфере домашнего насилия гораздо слышнее голоса выживших жертв, которые, что естественно, ставят свои интересы выше интересов агрессоров.

Сейчас Санни Шварц на пенсии, и она рада, что RSVP продолжает работать, но разочарована в том, что программа не получила распространения. «Почему RSVP по-прежнему исключение, а не правило?» – спрашивает Шварц. «Ужасно бесит, что мы не в состоянии понять людей с несхожим жизненным опытом. Как будто все живут одинаково». Мы ужинаем в Ной-Вэлли; на Шварц джинсы и футболка, ее темно-русые волосы подернуты сединой. Санни – высокая, сильная женщина с волевым характером.

Шварц расстраивает, что, возвращаясь в большой мир, выпускники RSVP практически не получают поддержки. Стажировки, медитация, родительские курсы, сообщества анонимных алкоголиков и наркоманов, жилищная поддержка, программы двенадцати шагов, арт-терапия и возможности получить образование – всё это очень редко бывает им доступно. Эти парни проходят RSVP, получают знания о гендере, себе, культуре, обществе, жестокости и общении, а потом выходят на свободу, в мир, где эта теория обрастает плотью; эти вызовы, угрозы, боль – становятся реальностью. И они совсем одни.

Соединенные Штаты тратят на исследования рака и сердечно-сосудистых заболеваний в двадцать пять раз больше, чем на профилактику насилия, несмотря на то, что наше общество претерпевает огромные издержки именно из-за этой проблемы[78]. Согласно исследованию от 2018 года, опубликованному в Американском журнале профилактической медицины, для бюджета страны цена насилия со стороны сожителей составляет около 3,6 триллионов долларов (в исследовании было задействовано сорок три миллиона взрослых граждан США, так что оно не включает, например, денежные потери, связанные с насилием на свиданиях); два триллиона долларов из этой суммы идет на медицинское обслуживание, семьдесят три миллиарда на судебные расходы, и помимо этого деньги идут на компенсации по потере производительности труда, возмещение стоимости испорченного имущества и многие другие цели. На протяжении жизни насилие со стороны интимного партнера обходится женщинам в сто три, а мужчинам – в двадцать три тысячи долларов[79]. Эта цифра в десятки раз превышает сумму из отчета Центра по контролю и профилактике заболеваний от 2003 года, согласно которому американские налогоплательщики отдали около шести миллиардов в год на расходы, связанные с домашним насилием[80]. В отчет Центра не были включены судебные расходы, расходы на содержание заключенных, а также какая-либо информация о преступниках моложе восемнадцати.

Тюрьма – источник насилия, которое возвращается в общество. Шварц спрашивает меня: «Что же мы можем противопоставить тюрьме?» И рассказывает мне историю, которая многие годы поддерживала ее, историю, которая одновременно призывает к действию и вселяет надежду: охранник избивает заключенного, пережившего Холокост, но тот не перестает улыбаться. Охранник в бешенстве. Он колотит заключенного всё сильнее и сильнее, но наконец останавливается и спрашивает: «Почему ты улыбаешься?» И заключенный отвечает: «Я рад, что не похож на тебя».

В тот день мы с Шварц начинаем беседу не с обсуждения становления RSVP, а с истории мужчины по имени Тари Рамирез. Это история из тех, что пускают под откос все усилия RSVP и заставляет участников программы задаваться вопросом, есть ли смысл во всем том времени, что они тратят на заключенных, во всех тех шансах, которые им дают снова и снова. Может ли жестокий мужчина научиться человечности?