Без взаимности (ЛП)

Возможно, это все-таки была не ярость, а чувство вины за все, что натворил. За свою похоть и потребность в ком-то другом. Когда Хэдли ушла, моя похоть по силе была равна нежному поцелую. Но теперь она живет своей жизнью — обрела тело, душу и голос. Хэдли должна знать, в какого человека я превратился за последние десять дней.

— Томас, — идя ко мне, шепотом произносит Хэдли.

Мы встречаемся на середине комнаты.

— Хэдли, мне нужно тебе…

— Обними меня, пожалуйста, — неуверенно просит она. Ее слова шокируют. Они как удар по моей и так неспокойной душе. Ничего большего я и хотеть не могу. Просто обнять ее. Все мое тело помнит о том, каково это было — чувствовать рядом с собой Хэдли. Но нет, тут есть что-то еще. Я ощущаю облегчение. Потому что прямо сейчас о Лейле можно не говорить. И я могу просто держать Хэдли в объятиях.

— Конечно, — как эгоист, я беру, что мне предлагают.

— Я скучала по тебе… — шепчет она.

Я киваю, но ответить тем же не могу.

Хэдли обнимает меня худыми руками, и я притягиваю ее к себе. Она словно фрагмент пазла, вставший на свое место: прижимается лицом к моей шее, пока я вдыхаю ее сладкий женственный аромат. Когда Хэдли расслабляется в моих объятиях, я перевожу взгляд на нашего сына. Он вздыхает во сне, словно поняв, что все хорошо: мама с папой наконец помирились.

И наконец-то у меня есть все, чего я хотел.

Это объятие обещает новое начало. Именно этого я и ждал.

Тем не менее внутри я ощущаю беспокойство. По-прежнему задыхаюсь, словно слишком надолго задержал дыхание. Чувствую, что грядет конец чему-то. И я умру.

  

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ОГНЕДЫШАЩИЙ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Несколько дней назад, когда все было идеально, Ники произнес свое первое слово. «Лей-ла». Да-да, он сказал именно это.

Ники смотрел на меня глазами, так похожими на глаза Томаса, хихикнул, пустив слюну, а потом поднял пухлую ручку и позвал меня по имени:

— Лей-ла.

Я расчувствовалась до слез, потом расхохоталась, а потом снова заплакала. Странно, наверное, так себя вести субботним утром в кофейне.

— Ты только что произнес мое имя! — воскликнула я и перевела взгляд на Томаса, губы которого подрагивали от сдерживаемой улыбки. — Он правда назвал меня по имени?

— Лей… ла. Лей-й-й-ла, — прыгая на коленях у своего папы, смеясь и ударяясь головой о подбородок Томаса, повторил Ники.

— Правда! Назвал! — я до сих пор помню собственное удивление. — Боже мой. Выходит, я его самый любимый человек на свете? Так, что ли?

— Умерь свои восторги. Возможно, он просто сложил пару слогов, как и всегда, — потрепав Ники по голове, ответил Томас. — Кроме того, твое имя звучит выдуманным. Два случайно взятых и соединенных между собой слога, — пожав плечами, добавил он. Я помню, как зимнее солнце заиграло на кончиках его темных волос, и это зрелище поразило меня прямо в сердце.

Я притворилась возмущенной и ответила что-то вроде «Да неужели? А как насчет имени Томас? То-мас. Что это, как не унылая вариация слова «Кристмас»[1]?

Он рассмеялся, а я почувствовала невероятную гордость, потому что до меня никто ему об этом не говорил.

Сегодня суббота, и когда вхожу в «Кофе со сливками», я вспоминаю о голосе Ники и сияющих на солнце волосах Томаса. И это даже хорошо, что моя голова занята, поскольку если задумаюсь хотя бы на секунду о том, кого именно могу здесь встретить, убегу домой и больше никогда не выйду из своей комнаты.

Будто почувствовав мое присутствие, он смотрит на меня, держа в руках кружку с кофе. В груди становится невыносимо больно, когда я оглядываю его лицо — которое не видела больше двух лет. Господи, он выглядит старше. Словно дал себе волю, разрешил телу стать еще больше. Волосы у него теперь длиннее, плечи шире, а на подбородке и щеках красуется щетина.

Но потом на его губах появляется улыбка — та самая, которую я часто видела в мечтах и снах. Которая всегда побуждала меня улыбнуться в ответ.

И в следующее мгновение мы несемся друг к другу, словно дети. Я бросаюсь в его объятия, плачу и смеюсь одновременно. Тех двух лет словно не бывало. Как будто ни одна неловкая ситуация не отменит того факта, что он мой лучший друг.

Калеб Уитмор, мой самый первый лучший друг.

Мы не перестаем смеяться, когда он ставит меня на ноги.

— Привет, — говорит Калеб голосом настолько знакомым, что я не выдерживаю и снова плачу.

— Привет, — шепотом отвечаю я, от грохота сердца с трудом слыша саму себя. Я до чертиков рада его видеть.

— Ты выглядишь… потрясающе, — убрав прядь непослушных волос мне за ухо, замечает он.

— Ты тоже, — отвечаю я и трогаю псевдо-бороду. — Зачем ты ее отрастил?

Смущенно улыбнувшись, Калеб проводит по ней ладонью.

— Захотел выглядеть более взрослым.

— Что? Но зачем?

— Бородачей принимают всерьез.

— Да ладно! — нахмурившись, говорю я. — Может, ты просто упахался в офисе отца?

— Там не так уж плохо, но, сама понимаешь, мышечная сила никогда не помешает, — он почесывает щетину, от чего мне становится смешно.

— Может, хочешь, чтобы я надрала там всем задницы?

Калеб смеется и добродушно на меня смотрит.