Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше

«Что?!» – У меня перехватывает горло, и мой слегка затуманенный ум приходит в замешательство, я цепенею и не могу вымолвить ни слова. И, поскольку София все продолжает просто смотреть на звезды, я тоже продолжаю смотреть на звезды и молчу.

Так мы молчим маленькую вечность, сидя рядом друг с другом, и я безуспешно подыскиваю правильные слова. Вокруг тихо, слышно лишь, как потрескивают догорающие угольки и как храпит Басти.

«Диагноз поставлен уже восемь лет назад, – внезапно говорит София. – Рак молочной железы, врачи дали мне еще три, максимум пять лет. – Она отпивает немного вина. – Теперь метастазы уже всюду, даже в области позади глаз».

«Fuck!^[101] – Я гляжу на нее и чувствую, как по щеке у меня скатывается слеза. – А откуда ты знаешь, что…»

«Я это ощущаю. – Она мягко улыбается, стаскивает рукой парик с головы и сидит передо мной обритая наголо. Последний отблеск костра трогает ее тонкое лицо теплым сиянием, но мертвенно-бледная луна освещает ее голый череп ледяным светом. – У меня нет больше ни одного волоска на теле, Фил. Я теряю вес и силы, больше не могу спать и все сильнее кашляю. – Басти храпит и ловит ртом воздух, но продолжает дрыхнуть. – И у меня адские боли!»

«Постоянно?» – Я сглатываю.

«Да, постоянно, но тут ничего не поделаешь: life’s а bitch! – Она медленно кивает, снова надевает парик и улыбается мне. – И несмотря на это жизнь прекрасна, особенно здесь! – Она снова глядит на звезды. – Мне нравится Потсдам, знаешь ли. И сегодня я решила… – она глубоко вздохнула, – это – хорошее местечко для моих последних месяцев».

«А Мюнстер?»

«Дерьмо этот Мюнстер!» – Она хохочет, и я с ней хохочу.

«Уни^[102] – это круто, штуди^[103] – тоже крутые, но город бесконечно мещанский и ханжеский, сплошная католическая чернуха – мне валить оттуда нужно! Все, что есть хорошего в Мюнстере, – это многочисленные велосипедисты и мой старый друг Томас, преподаватель философии».

«Тебе нужна помощь?» «Да, – она пригубила вина из стаканчика. – Скоро мне понадобится много помощи, Фил. Но никому из наших не говори ни слова, о’кей?»

Когда спустя несколько недель я с ней созваниваюсь, голос у Софии настолько скверный, что лучше не стану я задавать ей дежурный вопрос типа “как поживаете?”.

«И?»

«Дерьмо, – говорит она. – Позавчера была в клинике, везде метастазы, в легких, в позвоночнике, я задыхаюсь, и адские боли в спине!» – Потом, слышу, она усмехается. – Но в остальном со мной все в порядке, Фил, спасибо! Врачи пока еще не махнули на меня рукой, через четыре недели – очередная химиотерапия. Но вот какое дело: не мог бы ты осмотреть для меня две квартиры?»

«Конечно, Сара так и так целыми днями в универе в Потсдаме. Напиши мне все в мейл, и я обо всем позабочусь».

«Ты – сокровище!» – Она чмокает в трубку, но потом снова закашливается и прощается со мной.

Через несколько недель я стою с Сарой на центральной торговой улице Потсдама – на Бранденбургер-штрассе. Нам, в общем, повезло – мы осмотрели уже две квартиры для Софии и заключили арендный договор только на третьей, и вот мы стоим с Сарой и дожидаемся машины для переезда, которая должна вот-вот подъехать.

«Как думаешь, ей трудно будет подниматься по лестнице? – Сара прикрывает глаза от солнца и смотрит на третий этаж, который здесь, в маленьком Потсдаме, представляет собой уже мансарду. – Ведь едва ли ее здоровье улучшится, да?»

«Да, вряд ли… – вздыхаю я, затем вижу большой фургон. – Едут!»

Я гляжу, как зачарованный, на подъезжающую машину, ведь после нашего блок-семинара прошло почти полгода. Со смешанными чувствами я направляюсь к фургону и обнаруживаю за лобовым стеклом Басти и Курта. Когда мы, студенты, после выездного семинара встретились в универе для заключительного собрания, София посвятила в свою тайну и всех остальных, чем привела их в большое замешательство. Далеко не все оказались готовы помогать Софии, но Басти и Курт, как и я, с тех пор регулярно поддерживают с ней связь. Они оба даже заявили, что готовы привезти в Мюнстер транспортер, чтобы там погрузить ее имущество – они это сделали вчера и за ночь одолели перегон до Потсдама.

«Ой-ёй, – говорит Сара и хватает меня за руку. – София выглядит ужасно…»

Когда машина останавливается перед нами, у меня перехватывает горло. Сквозь лобовое стекло я узнаю глаза Софии, ее лицо постарело, голова без волос. И вижу ее улыбку. Потом она открывает дверцу кабины.

«Да не смотри ж ты на меня так, словно я уже труп!» – говорит она брюзгливо.

«Да ты так и выглядишь! – вставляет Курт^[104], чье берлинское мужланство особенно выделяется на фоне порядочности Софии. – А что если тебе надеть свои волосы?!»

«О черт, мой парик! – Она хватает себя за голову и смеется. – А то мои соседи еще подумают, будто я старикашка… – Дрожащими руками она находит на сиденье парик, надевает его на голову и заботливо приглаживает изящный пробор. Затем протягивает мне руку. – Ничего страшного, это всего лишь химия, все в порядке. Но взгляни-ка сюда… – Маленькая собачка прыгает вниз с подножки кабины. – Это Чарли, мой новый друг, он будет со мной жить!»