Бездельник

В общем, с моим именем засыпали и просыпались. Дети учителей меня ненавидели, я ненавидел учителей. Мне казалось, что учителя гордятся больше не моей гениальностью, а тем, что им выпала возможность прикоснуться к это гениальности, тем, что эта гениальность расхаживает именно по их классам. Всё дошло до того, что они взялись за промывку мозгов моей матери. «Максим – прекрасный мальчик!…Максим достоин лучших университетов России! Мира!…Вы бы только видели, на что способна его голова!…» – и прочая лабуда. Мать уверовала. Она насела на меня, через какое-то время на её сторону перешёл отец. Дальше дед, бабушка и другие родственнички. Ну и наконец, я и сам уверовал. Я принял эту должность скромно с достоинством. Начал верить, что наступит день, и молва о моей гениальности засорит все мировые дыры. Но только ни учителя, ни их дети, ни мои родственники не подозревали, какую подлянку они затеяли. Подумай сам, куда легче ноша гения, когда пол жизни пробыл заурядным человечишкой, нежели навесить на себя этот широченный геморрой чуть ли ни с пелёнок. От первого большего не ждут, его нарекли, он заслужил, он пробил бетонную стену, перетерпел кучу говна, отныне, он ветеран фронта, ему и почести, ему и уважение. Того не скажешь про второго. Второй – это драгоценный камень с острыми зубцами, за которым ухаживают, который тщательно полируют, затирают до блеска. От второго вечно чего-то ждут, он вечный пехотинец, вечное пушечное мясо, а его гениальность – настоящий гроб, укрытый двумя гвоздиками. Какой даме понравится, если на её дорогой камушек, раздобытый на задворках Индонезии, не смотрят, а того хуже – про него говорят всякие гадости? Но, к счастью для себя, я сразу же обличил данную ловушку и засухарился. Другими словами, лёг на дно. Некоторые учителя разуверились. Некоторые затаили обиду. Единицы заподозрили что-то неладное. Учительские дети решили жать мне руку. Одна мама не переставала верить. Она всем телом и душой отдалась этой вере, так не отдаётся ни один священник Богу. Ещё бы, не каждый день рожаешь гения, который с течением времени всем видом говорит, что ты дура, и ты явно ошиблась. Она терзалась в надежде – я образумлюсь, вновь покажусь из высокой травы. Она обхватывала надежду в объятия ровно на столько, на сколько позволял размах её узких плеч. Надежда. Надежда. Надежда. Боже! я так ненавижу это слово! я плевал на всё, что с ним связанно! Как по мне, куда лучше находится в жопе: пусть тесновато, из-за резкой пополняемости населения, пусть мрачновато, пусть там смердит и пляшет уныние, но оттуда есть выход, один единственный и самый верный. Размером с отверстие в скрученном пальце, он сияет ярче любого алмаза, как луна для волка, все равно, что Полярная звезда для мореплавателя. А надежда…хера лысого – надежда. Если есть надежда, то всё кончено. Возможно, в этом факте и заключалась мамина оплошность. Чего не скажешь про меня…