Бездна

– Верно-верно. Здесь и дворянки удобряли сад неплохо так. Присядет такая Татьяна Ларина за кустиком, накинет длинный подол платья себе на голову, иначе наложит на край парчи или из чего их шили, и удобряет, выпучив красивые невинные глазки.

– А потом Онегин вляпывается, – сказал со вздохом Казуальник. – Хорошо хоть, не чувствительный Ленский!.. Тот бы не то запел своей Ольге. Нет уж, вернёмся!

Прямо на крыльце он создал щель, мы же перетрудились, устали, сам вошел последним, гордый, что сумел раздвинуть и удержать для всей группы.

В зале Дворца Воскрешений он вздохнул всей грудью, обвел нас орлиным взглядом, морда довольная и преисполненная.

– У нас, – произнес он с чувством, – лепота!.. Лепотее уже и не залепотить. Не зря питекантроп Вася изобрел колесо, а Пётр прорубил окно… Всё для нас, потомков!

– Пётр не был питекантропом, – возразил Гавгамел, но помрачнел и тут же добавил, – хотя мы всё ещё, а некоторые и вовсе кистепёрые.

Южанин подтолкнул его в спину.

– Сам кистепёрый. Марш к столу, там сразу станешь человеком будущего, пока не заэлоишься!

Не дожидаясь отклика от тормозящего Гавгамела, он торопливо направился к сверкающему на возвышении столу. За ним потянулись остальные, на лицах гордое удовлетворение от проделанной колоссальной работы.

Сегодня уже отработали, мелькнула у меня тоскливая мысль, теперь будут отдыхать неизвестно сколько. А как раньше пахали! Сейчас и вспомнить страшно. А считалось нормальным работать каждый день, кроме трёх выходных и праздников.

Но уже тогда, сказал внутренний голос, счастьем считалось ничегонеделанье. Потому праздность считалась счастьем, а дни безделья именовались праздниками.

Так что да, сейчас мир благополучнее. Но настолько благополучнее и счастливее, что смутно начинаю понимать Достоевского, что, по собственному признанию, бросал из вонючего подвала грязные камни в сверкающий хрустальный дворец Чернышевского.

Южанин, к моему изумлению, не сел, выпрямился во весь объёмный рост, красиво раскинул руки, как разжиревший Христос на горе в Рио-де-Жанейро, и сделал картинно задумчивое лицо.

Со стола исчезла красная скатерть вместе с посудой, взамен на белоснежную столешницу начали опускаться блюда и тарелки с изысканными яствами.

По залу потекли смачные запахи. Казуальник шумно втянул ноздрями, а сам Южанин глотнул слюну с таким звуком, словно проглотил сома.

– Ну ты даёшь, – сказал кто-то за спиной.

Южанин потер ладони с таким энтузиазмом, что эхо зачмокало по всему залу.

– Мы просто обязаны после трудов праведных…

Казуальник оглядел великую армаду блюд прищуренным глазом.

– А где шампанское со вкусом коньяка и запахом «Шипра»?

– То в прошлом, – напомнил Южанин, – в наших рядах нет предателей-новоделов! Только старый добрый коньяк времён Наполеонов и шампанское от самого Дона Периньона.

– И бормотуха, – добавил Гавгамел таким елейным и поддакивающим голосом, что Южанин, не разобравшись, благожелательно кивнул. – И никакого искусственного мяса, что не мясо, а черт знает что!

Я тоже ел, всё-таки председатель, должен вести за собой массы, а это значит всегда быть впереди, чтобы выглядело, будто идут за вожаком и лидером.

Еда так себе, что значит желудок к роскоши привык быстро, и просто отбирает из нее нужные аминокислоты и микроэлементы… если вообще-то продолжает отбирать, я вот могу не есть месяцами, вес тот же, голода нет, словно получаю недостающее просто из воздуха.

Южанин, Гавгамел, Казуальник и даже вот ко всему равнодушный Тартарин едят с чувством, на лицах выражение довольных охотников, что завалили мамонта, разделали и, поджарив огромные куски мяса, жрут, чмокают и чавкают, а мамонта хватит ещё на пару недель жратвы с утра до вечера.

Что со мной не так, мелькнула мысль. Как будто всё больше отдаляюсь от нашего общего дела… и вообще эта счастливая жизнь, за которую боролись и умирали сотни поколений предков, как-то уже не в кайф, если говорить без мата. То ли перчика недостаёт, то ли острой аджики.

Даже такое великое свершение, сколько было раньше яростных споров, сейчас как-то буднично в перерывах между завтраком, вторым завтраком, обедами и всевозможными перекусами, что те же пиры без всякого повода.

Тартарин и Гавгамел, не забывая жадно хватать из общих блюд лакомые куски жареного мяса, заговорили о своих косплейных битвах. Пушкин благополучно забыт, уже давно научились часть информации сгружать в облако, освобождая место для оперативной памяти, и с каждым годом сгружаем всё больше и больше, оправдывая себя там, что гора информации растёт, а в облаках места всегда хватит.

Похоже, подумалось тревожно, сгружаем слишком уж. Конечно, стараемся разгрузиться, как с женщинами, так и с информацией, но не перестараться бы, как у нас чаще всего. Загружать хотя бы столько, сколько разгружаем, но пока не вижу, чем можно загрузиться полезным.

Ещё беда, никто из нас ничем не может долго заниматься. Такое у людей бывало при прогрессирующей деменции, но у нас её быть не может по дефолту, здоровее нас нынешних вообще никогда никого не существовало.