Бездна

– С девками проще, – буркнул я, – таких можно наделать, что и Торквемада ахнет, но сейчас уже поздно. Раз уж встрял, то организуй ему по-быстрому Петербург и всё, что тогда было. Но не в реале, а цифре! Сколько понадобится?

– За полчаса управлюсь, – сообщил он.

Слева тоже в стене появилось висящее в красном ореоле крупное лицо Южанина, уже красное и в бисеринках мелкого пота.

– На полчаса задержу, – пообещал он уверенно, я ощутил аромат дорогих вин и запечённой в пахучих травах урюпинской утки. – А то и больше. Такой стол накрою, брюхо не даст подняться. И в ногах будет приятственная такая слабость…

Гавгамел вздохнул.

– Какого хрена в том грёбаном Петербурге, где сточные канавы на улицах прямо под окнами?..

– Тогдашние люди привыкли к вони, – пояснил Южанин.

– Счастливые.

– Будь у них наши рецепторы, – добавил Южанин, – мёрли бы, как мухи на морозе. А наше светило русской поэзии воскресили именно в том виде, в каком оно преставилось?

В воздухе появились и повисли широкие окна, в каждом свой интерьер помещения, только у Ламмера везде зелень, он как бы ближе к природе, потому и спит в лесу, остальные же в царских хоромах, а кое-кто и в императорских.

Все смотрят испытующе, я же шеф, когда-то в самом деле правил весело и круто, предлагал головоломные решения, всегда побеждал, моими стараниями созданное мною общество разрослось, вырастило ячейки в других городах и охватило всю Россию, а теперь как будто я уже не я, изобилие действует или что, но все мы уже не те пламенные энтузиасты.

– Всё в точности, – заверил я, – разве что подправили ему печень, была на грани цирроза. Как понимаю, это у него впереди. Оставить человека с больным телом… это немыслимо, черти не ему, а нам будут сниться. И карму бы вам попортить, а то мою грызёте…

Гавгамел прорычал с угрозой:

– Теперь понимаю, почему сингуляры не восхотели! Для них раз щёлкнуть пальцами, или что у них теперь, и все поколения вплоть до австралопитеков встанут из могил, запоют и запляшут, живёхонькие, как Устав Коммунизма, что бродит по Европе и соплеменным странам.

– Ну и что? – спросил Южанин лихо. – А ничего! Пусть живут и бродят!

– В нашем времени? – спросил Гавгамел с интересом. – И декабристы, и те, кто их вешал?..

Южанин умолк, не найдя с ходу ответа, а Гавгамел проговорил с тяжким вздохом:

– Фёдоров смолчал. Остановился на том, что сформулировал задачу: воскресить надо, это долг потомков. То есть наш.

Южанин вздохнул.

– В его время жизнь текла, как и тыщи лет раньше!.. даже не знаю! Древние славяне сразу бы нашли себе место в его времени, как и всякие там хетты и мидяне… А вот в нашем… да мы сами всё ещё тычемся, как слепые щенки, хоть и уверяем друг друга, что владеем ситуацией.

Гавгамел поморщился.

– Мы владеем?

– А что не так?

– Это мир, – прорычал Гавгамел, – подстраивается под нас! Даже слишком угодничает, суетится. Кому-то такое рай, а мне как серпом по известному даже лауреату нобелевской премии по литературе месту.

– Это кому? – полюбопытствовал Южанин.

– Не скажу, – отрезал Гавгамел. – Он в сингулярах, оттуда если вдарит, то вдарит!.. Но нехорошо, когда слишком хорошо.

– Ты чё? – спросил Южанин. – Как это нехорошо, когда слишком хорошо?.. Это забота природы о нас, её лучшем порождении! И вообще теперь все о нас должны и обязаны! Потому что мы наконец-то докарабкались, обламывая ногти, до этого мира!

Гавгамел сказал сумрачно:

– Забросаете камнями, но я уже не тот дурак, каким был полста лет тому. Сейчас всё, наверное, оставил бы как есть… Вот дерево растет, растет, веточки новые и новые, и что? Сок перенаправляется к ним, надо же расти и развиваться! А старые отмирают, засыхают. Везде так. А человечество – это такое огромное дерево, как Иггдрасиль… Хотя да, какой я тогда фёдоровец, если у меня такое кощунство?

Появился Казуальник, широко зевнул, блеснув двумя рядами роскошных зубов, все акулы мира позавидуют.

– Сейчас, – сказал он с достойной венца творения солидностью, – сока на всех хватит. Можно и те, что засохли и уже на земле, восстановить и прилепить на старое место.

Гавгамел поинтересовался:

– Как? Там занято.

– Люди не дерево, – ответил Казуальник рассудительно. – Или этакое раздробленное, дискретное! Земель свободных хоть анусом, расселим ещё сто миллиардов запросто!.. Если не тысячу. Тут дело в другом.

– В чем же?

– Жизнь изменилась, – изрек он глубокомысленно. – Не знал? Так вот знай. Фёдоров сказал в первую очередь о родителях, а уже потом вообще о нашем долге возродить усех, раз уж обязаны своим существованием. Но с его родителями было просто, не заметили бы никаких изменений!.. А вот мои ещё тогда не могли привыкнуть к появившимся компам, интернету, электронным книгам… А как с воскрешёнными египтянами?

Гавгамел поморщился.

– Иди в жопу со своими клеопетрами и нефертитями, гедонист хренов. И без твоих баб тошно.