Я даже вздрогнул, сам такое не решался признать, но даже ту боль не хочется терять, она не сама по себе, не сама.
– Так кто ты? – спросил я напрямик.
Она лукаво улыбнулась.
– Догадайся.
– Ты не из наших, – проговорил я несколько зажатым голосом. – В сети тебя нет. Значит, ты…
Она не сводила с меня взгляда.
– Продолжай.
Я стиснул себя в незримом кулаке так, что внутри пискнуло, и проговорил почти недрогнувшим голосом:
– Ты не из нашего мира!
Глава 3
Она взглянула на меня искоса, лицо вроде бы дрогнуло, хотя вряд ли, а если и дрогнуло, то нарочито, чтобы я увидел и оценил, затем произнесла тихим успокаивающим голосом:
– «Наш мир» – очень ёмкое понятие.
Трепет прошел по мне, как рябь по тихой поверхности озера под ударом холодного ветра. Кровь застыла в жилах, но ответить я сумел по-прежнему достаточно ровным и не вздрагивающим голосом:
– Ты поняла, что имею в виду. И подтвердила.
– Мы в одном мире, – пояснила она мягко. – Вселенная… принадлежит человеку. И сама уже почти человек.
Я спросил в упор:
– Что сингулярам понадобилось на грешной земле?
Она не стала ни подтверждать принадлежность к сингулярам, ни отрицать, уточнила мягко:
– Всё ещё грешной?..
– Мы же люди, – напомнил я. – Грешны по факту рождения. Так что?
Она улыбнулась.
– Догадываешься. Мы с вами разные, но всё равно, в общем-то, один вид. В широком понятии, конечно.
Я пробормотал:
– Чё, в самом деле?
Её улыбка показалась чуть грустной.
– Конечно, горячеголовые есть, есть… Жаждут оборвать все связи с Землёй, оставить вас, а самим уйти в Большой Отрыв.
Я спросил, едва шевеля замерзающими губами:
– И… как… удается?
Она ответила с лёгкой грустью в голосе:
– Это нечестно, сами понимают. Долг есть долг. Знакомо, да?.
Я сказал нехотя:
– Да, теперь ещё как. Но ваш долг… В чём он? Хотя да, понимаю, не объясняй.
– Понимаешь?
– Чувствую, – уточнил я. – Как муравьи смену погоды. А что, заметно?
– Ещё как, – заверила она. – Ты всегда возражал, когда твои друзья говорили, что сингуляры уйдут далеко во вселенную, а люди для них будут вроде амёб.
Я пробормотал:
– А разве не так?
– Сам знаешь, – ответила она. – Технические средства для воскрешения у вас растут не на огороде. Ненавязчиво получаете всё желаемое. А у нас всё ещё нет согласия, надо ли оставшимся навязывать более высокие стандарты жизни… вы же сочтёте любое вмешательство ущемлением вашей свободы, это инстинкт… Но и оставлять вас копаться в этом… в этой жизни честно ли? Свобода ли то, как мы поступаем с вами, или же просто махнули на вас рукой и занимаемся своими делами… Я понятно говорю?
– Предельно, – заверил я. – Как чугунным молотом по темечку. И к какому выводу пришли?
Она грустно улыбнулась.
– Ни к какому. Сингуляры – всё те же люди, жаждут заниматься своими интересными делами, а не возиться… Не обижайся, но ситуация примерно та ж, что у вас с воскрешаемыми. Не хочется, но нравственный долг велит.
– И что он подсказывает?
Она чуточку сдвинула плечиками.
– Может быть, это просто уловка от нежелания заниматься тягостным и совсем неинтересным делом? В общем, пришли к выводу, что нужно оставить вас жить так, как хотите. Все равно найдёте, в чём нас обвинять, это понятно. А по-настоящему помогаем только тем, кто возжелает оставить праздную жизнь и рискнуть шагнуть в наш нелёгкий мир.
Я всё не решался повернуть голову и взглянуть ей прямо в глаза, посматриваю искоса, всё та же, милая и естественная, какие-то особые признаки сингулярства не вижу. Хотя, конечно, это для меня такая, на самом деле может во мгновение ока рассыпаться на мириады нанитов и собраться на другом конце галактики в облике ящера или чего-нить необычного, вроде шагающего экскаватора, может жить в открытом космосе, купаться в кипящей магме или бродить по ледяным просторам бозонных звезд, промчаться через сверхновую, словно нейтрино, и не опалить прическу…
Она сказала мягко:
– Я человек, Сиявуш. Всё во мне в сохранности. Просто добавилось кое-что ещё…
Я смолчал, и так понятно, что этого «кое-что» больше, чем имели древние боги, но амёбе не понять и не вообразить, что может человек, а человеку не осмыслить возможности сингуляров.
Она улыбнулась чуточку грустно, медленно растаяла в воздухе, только её взгляд некоторое время оставался в пространстве, как улыбка чеширского кота.
После общения с Вандой мой дом кажется и мне каким-то месопотамским, всё старинное, хоть и умное, бродят неуклюжие домашние роботы, даже пылесос бесшумно шуршит и по-детски деловито сообщает, какую комнату прочистил, а в какой не сумел отодвинуть диван, за ним спряталась высохшая косточка сливы, прилипла к плинтусу, даже мощная струя воздуха не отлепляет.
Сердце время от времени начинает стучать чаще, как только вспоминаю детали разговора, а кровь бросается в голову, словно решаю невесть какое сложное уравнение.
Гавгамел ощутил мой зов, хотя я не послал и даже не сформулировал, вышел из стены, раздвинув её, словно половинки бархатного занавеса на сцене императорского театра.
Щель за ним тут же сомкнулась с мягким чмокающим звуком, будто вытащил ногу из болота.