Бездна

Я развел руками, мол, извини, нечаянно получилось насчет зова, он остановился передо мной, огромный и мускулистый, словно Сизиф, накачавший мускулатуру своим уникальным методом бодибилдинга.

– Что-то случилось?

Голос его прогремел настолько мощно, что им тоже можно лупать скалы и стены, а взгляд полон сочувствия и некого непонятного понимания, словно знает обо мне нечто такое, что я сам стараюсь не вспоминать.

– Да норм, – пробормотал я, хотя голос даже для меня прозвучал неубедительно. – Как бы вот…

– Весь горишь, – сообщил он. – Ветеринара вызвать?

Я вздохнул, а он, убедившись, что до серьёзного ещё далеко, опустился в мягкое кресло, что мгновенно превратилось в деревянное и неудобное, такие были разве что в эпоху древних хеттов, тоже мне Рахметов.

Взгляд его оставался прикованным к моему лицу, я сказал с досадой:

– Взялись же мы решать эту задачку!.. Без неё бы жили и жили. И всё было хорошо и спокойно.

– Да ну? – спросил он.

Я уловил недосказанное, закончил с напускной бодростью:

– Мы так считаем, значит, так и было. А это чёртово воскрешение – будто Тунгусский метеорит в муравьиную кучу размером с Эверест.

Он сказал понимающе:

– Верно, в нашем мире от проблем отвыкли. Это хорошо?

– В краткосрочном, – ответил я, – точно хорошо! И прекрасно. А для оценки чего-то подлиннее прожили ещё не вовсе. Данных для анализа с гулькин пенис.

Он хмыкнул.

– А что такое гулька? Ладно, не объясняй. Это для анализа ещё не, а так вообще? Аналитики из нас хреновые, сам знаешь.

– «Вообще» не считается, – огрызнулся я. – Это ты из-за этого «вообще» скалу пошёл лупать… Ну лупание вряд ли что-то вылупит.

Он бросил на меня испытующий взгляд, сам как фараон на троне, прямой и контролирующий каждую мышцу, лицо неподвижное, но в голосе прозвучало некоторое участие:

– Ты же знаешь, я был хорошим сисадмином. И мне было пофигу, в какой квартире живу и в какой столовке питаюсь.

Он бросил взгляд, полный иронии, на обстановку, мне стало чуточку стыдно. Когда-то натащил в неё всего и всякого, но осталось только потому, что некогда избавиться, а не потому, что я всё тот же пещерный вещевик.

– Помню, – ответил я. – Да и мне было пофигу… в общем-то. Просто жил, как усе. Вообще-то и теперь… снова.

– Главное, – напомнил он с грустью в голосе, – чтобы работа была интересной, помнишь? Пахали без выходных и отпуска. Потом автоматизация вломилась и в мою область, а я, замученный нагрузкой, сперва обрадовался по своей неизжитой дури. Жалование сохранили и даже повысили в виде БОДа, я сразу решил, что куплю участок земли, построю домик, как мечтает жена, поставлю большую теплицу, огородик, посажу сад, чтобы свои яблоки и всякие там груши, теперь вот околачиваю…

– Помню, – повторил я. – У тебя всё получилось, даже больше.

– Намного больше, – согласился он угрюмо, лицо потемнело, а брови сдвинулись над переносицей. – Настолько намного, что споначалу было даже неловко. Словно украл что-то. А потом в самом деле понравилось жарить шашлычки на природе, доставать холодное пиво из холодильника, чистить тараньку… А какие валтасаровы пиры научился закатывать! Лукулл бы удавился от зависти. Даже умею отличать коньяки по выдержке!

– Если нравится, то чего…

Он снова скользнул взглядом по комнате.

– Нравится то, над чем раньше смеялся. Мол, тупые мещане… Сейчас стал умнее, да? Разностороннее? Но почему стало хуже от того, что стало лучше?

– Капризный, – сказал я. – Лопай что дают.

Он посмотрел пристально, понял, что и я за шуточками прячу то, что не хочу произносить вслух.

– А ты?

Его взгляд был испытующий и строгий, я прикусил язык, шутливый тон сейчас неуместен, ответил с неохотой, словно вынуждаю себя раздеваться догола на людной улице:

– Не знаю. Похоже, просто несет по течению. Как говно какое-то. Хотя жизнь именно та, о которой мечтали!.. Бесконечная, привольная, изобилие во всём, никаких угроз, всё исполняется по щучьему велению… Мы же о таком мечтали! И вот всё сбылось. Зажрались, наверное.

– А он, мятежный, – сказал он вопросительным тоном, – ищет бури?

– То детство, – ответил я. – Смешное, глупое, романтичное, а мы выросли из коротких штанишек. Но, похоже, до следующей ступени пока не совсем как бы вот, если смотреть сбоку и не очень прищуриваться. Но лупать сю скалу не пойду, не соблазняй!

Он шутки не принял, смотрит всё так же серьёзно, а я уже чувствовал, что и так сказал больше, чем хотел. При всей декларируемой открытости все равно у каждого свои скелеты, их могут знать только сингуляры, если восхотят, а друг другу стараемся не признаваться.

– Значит, – сказал он чуть увереннее, – и в нашей жизни, такой привольной и счастливой, должно что-то меняться. Хоть и не хочется. Похоже, человек без этого не совсем человек. Надо, Сиявуш, надо. Природа меняется, а мы нет?.. Подозреваю, она нас просто выбросит как несоответствующих. Неприжившихся.

– Как мёртвый груз?

– Или как мёртвый груз, – согласился он, – как отсохшие ветви дерева.

Я сказал с неохотой:

– Странный вывод. Какой-то пристёгнутый. При чём тут воскрешение?