Читаем Бездна полностью

— Васъ отвезутъ сейчасъ спать въ городъ, строго проговорилъ ему на это жандармскій полковникъ.

— Оформить, дѣйствительно, можно будетъ тамъ, завтра, одобрительно кивнулъ на это товарищъ прокурора, разчитывавшій застать партнеровъ своихъ еще въ сборѣ у картежника-предсѣдателя.

Шумъ спора, торопливый топотъ чьихъ-то шаговъ за раскрытыми дверями буфетной прервали его еще разъ.

— Это онѣ, вскликнулъ Сливниковъ, — malgré ma consigne!..

Онъ кинулся въ корридоръ.

— Что тамъ такое? досадливо уронилъ Таращанскій:- еще какой-нибудь избытокъ офиціальнаго усердія!..

И онъ, вздѣвъ на носъ pince-nez и вскинувъ голову вверхъ, отправился за исправникомъ.

Онъ увидѣлъ его, раскидывающаго въ волненіи руками, лицомъ къ лицу съ молодою особой, казавшеюся не менѣе взволнованною, чтобы не сказать раздраженною, чѣмъ онъ самъ. Мужикъ-сотскій, все съ тѣмъ же перепуганнымъ видомъ, освѣщалъ ея блѣдное лицо, держа высоко надъ головой своей облѣпившій ему всѣ пальцы стеариномъ огарокъ.

— Я не могу… я не хочу, наконецъ, говорила она внѣ себя, — оставаться тамъ далѣе подъ стражей… Я не арестантка, я у себя въ домѣ, имѣю право на полную свободу моихъ дѣйствій… Да, я насильно вырвалась оттуда, я оттолкнула вашего сторожа… и сбѣжала сюда… Что же, вы за это меня колесовать будете? вскрикнула она въ заключеніе вызывающимъ тономъ и сверкая влажными отъ проступавшихъ на нихъ слезъ негодованія глазами.

— Mais permettez, mademoiselle, восклицалъ въ свою очередь исправникъ, продолжая разводить руками, — вы понимаете, ma consigne…

— Позвольте! визгливо перебилъ его голосъ господина Тарахъ-Таращанскаго, и самъ онъ выступилъ впередъ. — Я имѣю честь видѣть одну изъ… изъ хозяекъ этого дома, не правда-ли? обратился онъ къ Настасьѣ Дмитріевнѣ;- я здѣсь представитель прокурорской власти, сударыня, и въ этомъ качествѣ обязанъ выслушать… и удовлетворить всякое ваше… законное требованіе. Что вамъ желательно?

— Мнѣ желательно, все такъ же пылко отвѣтила она, — свободно пройти къ больному отцу… къ себѣ въ комнату, наконецъ… А господинъ исправникъ поставилъ на верху у лѣстницы своего сотскаго и приказалъ никого не пускать оттуда…

— Mademoiselle, je ne fais pas de l'arbitraire, горячо протестовалъ Сливниковъ, — я только исполнялъ приказаніе, данное мнѣ господиномъ пол…

— Позвольте! не далъ ему договорить опять тотъ же фальцетъ. И низенькій "представитель прокурорской власти" глянулъ снизу вверхъ на длиннаго исправника, какъ будто хотѣлъ его тутъ же спалить молніей своего взгляда.

Сливниковъ, дѣйствительно, какъ бы оторопѣлъ весь… Видимо довольный произведеннымъ впечатлѣніемъ, Tapaщанскій отнесся снова въ дѣвушкѣ:

— Я не нахожу возможнымъ одобрить образъ дѣйствій господина исправника въ настоящемъ случаѣ, но, великодушно примолвилъ онъ, — смѣю думать, что онъ при этомъ руководился соображеніями гораздо болѣе гуманнаго, чѣмъ, такъ сказать, чисто полицейскаго свойства. Формальности службы заставили насъ всѣхъ съѣхаться сюда для арестованія одной личности… Я считаю безполезнымъ называть ее… И зрѣлище этой процедуры не могло, конечно, доставить вамъ особеннаго удовольствія…

— И ее арестовали… эту личность? поспѣшила и едва была въ силахъ проговорить она.

— Повидимому.

— Что это значитъ? удивленно спросила она, глядя на него во всѣ глаза.

Онъ чуть-чуть усмѣхнулся:

— Арестованный назвать себя не пожелалъ.

"Я такъ и знала", пронеслось въ головѣ Насти: "онъ не сказалъ своей фамиліи; есть, можетъ быть, надежда"…

— Скажите, вдругъ вспомнила она, — кто стрѣлялъ здѣсь, — я слышала сверху, — онъ?

— Само собою, небрежно промолвилъ на это представитель юстиціи, оглянулся и, видя, что сконфуженный исправникъ ушелъ опять въ буфетную:- Это не должно безпокоить васъ, добавилъ онъ. — выстрѣлъ не имѣлъ послѣдствій, и мы обойдемъ вѣроятно и вовсе этотъ эпизодъ въ нашемъ протоколѣ… А бумаги его вы сожгли? такъ и ошеломилъ онъ ее нежданнымъ вопросомъ.

Она вся въ лицѣ перемѣнилась, вздрогнула…

Онъ ухмыльнулся уже со всей высоты своего величія:

— Я, надо вамъ сказать, вообще всему этому не придаю никакого серьезнаго значенія!…

Вышедшій въ корридоръ въ эту минуту штабъ-офицеръ притронулся къ его локтю. Таращанскій обернулся и отошелъ съ нимъ въ сторону.

— Я свое кончилъ, Валеріанъ Петровичъ, сказалъ полковникъ, — и увожу сейчасъ арестанта. Если бы вы съ вашей стороны сочли нужнымъ произвести дальнѣйшее дознаніе въ этомъ домѣ…

— Никакого! отрѣзалъ тотъ:- я бы девять десятыхъ и тѣхъ, которые у насъ сидятъ, отпустилъ на всѣ четыре стороны, а не то что-бъ увеличивать ихъ число…

Штабъ-офицеръ мотнулъ головой, какъ бы говоря: "Это ваше дѣло"! и отправился распоряжаться своимъ…

<p>XI</p>

Кто-то въ то же время дернулъ растерянную Настасью Дмитріевну сзади за платье.

Она быстро обернулась и увидала Мавру… Толстая баба вся тряслась, тяжело переводя духъ…

— Что такое?… зачѣмъ ты здѣсь?… что батюшка? пробормотала дѣвушка со внезапнымъ замираніемъ.

— Не знаю, барышня, что и сказать, выговорила та чрезъ силу:- тёмно у нихъ… и голосу не подаютъ…

— Что значитъ "не подаютъ"? Онъ спитъ?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза