Бездна

— Quel drâ-ame, monsieur le substitut! вскидывая длинныя руки свои вверхъ, трагически протянулъ, шагая за Таращанскимъ, исправникъ Сливниковъ; на немъ лица не было и губы его тряслись.

— Лазаревъ, ступай, можешь понадобиться! отдалъ полугромко приказаніе полковникъ одному изъ жандармовъ.

Всѣ быстро направились въ "мѣсту пронсшествія"…

Настасья Дмитріевна стояла на колѣняхъ, поддерживая приподнятую ею съ полу бездыханную голову отца. Онъ былъ еще совсѣмъ тепелъ, но надежды у нея не оставалось: жизнь — это было для нея очевидно, — безвозвратно покинула его… Съ перваго же взгляда стали ясны для всѣхъ условія, при которыхъ могъ онъ осуществить свое гибельное намѣреніе. На сторонѣ окна, ближайшей въ креслу, въ которомъ онъ проводилъ ночи, вбитъ былъ въ стѣну большой гвоздь, о который обматывался толстый снурокъ подъемной сторы, никогда не спускавшейся на этомъ окнѣ (недужный, просыпавшійся обыкновенно съ зарей, любилъ глядѣть на первую игру лучей солнца, восходившаго прямо противъ него, въ вершинахъ и прогалинахъ сада). Двойной конецъ этого снурка спускался до высоты ручки кресла и на разстояніи вершка отъ нея. Старикъ, по всѣмъ признакамъ, притянулъ въ себѣ этотъ конецъ, сложилъ его въ петлю, всунулъ въ нее голову и рванулся всѣмъ тѣломъ со своего сидѣнія внизъ… Отъ размаха откатившееся назадъ кресло ударилось въ стоявшую за нимъ тумбу и свалило толчкомъ стоявшую на ней ламцу, а снурокъ такъ оттянуло къ низу, что голова кочти "асалась пола… Когда, покинутая перепуганною Маврой, Настасья Дмитріевна, съ тою сверхъестественною мускульною силой, которая является у самыхъ слабыхъ существъ въ минуты великихъ опасностей и безумнаго отчаянія, приподнявъ на половину одною рукой рухнувшее наземь тѣло, вырвала другою изъ стѣны самый гвоздь, съ котораго спускался роковой снурокъ петли, и распустила ее, отецъ ея не подавалъ уже и признака жизни…

— Кончено! проговорила она теперь съ какимъ-то потрясающимъ спокойствіемъ, почти безсознательно обводя взглядомъ толпу собравшихся вокругъ нея пришлыхъ, чуждыхъ ей лицъ.

Никто изъ нихъ не нашелся отвѣтить въ первую минуту. Слишкомъ сильно было впечатлѣніе, слишкомъ поразительна это зрѣлище…

— Помогите… поднять, проговорила она, осиливая себя.

Служивый жандармъ, котораго звали Лазаревымъ, выступилъ впередъ.

— Не трогай! повелительно крикнулъ раздраженный голосъ.

И Владиміръ Буйносовъ, съ перекошеннымъ лицомъ, кусая губы и сверкая взглядомъ, протѣснился къ сестрѣ:

— Держи крѣпче за затылокъ, обрывисто выговорилъ онъ, подходя къ мертвому и ухватывая самъ его подъ колѣни.

Но бодрость измѣнила дѣвушкѣ,- она пошатнулась… Сливниковъ, забывая свои "обиды", кинулся къ ней:

— Permettez moi de vous remplacer, mademoiselle!..

Тѣло перенесли на диванъ.

Глубокое безмолвіе стояло кругомъ. Никто повидимому не зналъ, что ему дѣлать далѣе…

Товарищъ прокурора, какъ бы исполняя какую-то особую формальность, подошелъ къ трупу со свѣчей въ рукѣ, освѣщая деревенѣвшій уже ликъ и стеклянно-мутные, страшно выкатившіеся изъ-подъ вѣкъ яблоки глазъ…

— Глаза бы вы ему закрыли! шепнулъ словно сердито арестанту пожилой штабъ-офицеръ, морщась и оттягивая себѣ усы до боли.

Молодой человѣкъ, машинально повинуясь, наклонился надъ этимъ страшнымъ лицомъ, протягивая къ нему дрожавшую руку… Рука сестры предупредила его: она опустила вѣки мертвеца, прикрыла ихъ ладонью и какъ бы замерла вся при этомъ.

Она очнулась чрезъ мигъ, взглянула на брата безконечно-скорбнымъ взглядомъ и, въ неудержимомъ порывѣ, кинулась ему на грудь.

— Володя, прошептала она съ прорвавшимся рыданіемъ, — не забывай, на чью совѣсть должно пасть это!..

XII

Да какъ же не любить-съ, сами изволите разсудить: Алимпіада Самсоновна — барышня, какихъ въ свѣтѣ нѣтъ…

Островскій. Свои люди, сочтемся.

На другой день послѣ переданнаго нами читателю, часу въ одиннадцатомъ утра, у Антонины Дмитріевны въ комнатѣ ея, въ мезонинѣ, шелъ живой разговоръ со стоявшимъ предъ нею рослымъ, чуть-чуть дороднымъ, красивой наружности мущиной лѣтъ тридцати двухъ, съ небольшою русою бородкой, подстриженною щеткой, и огромными, мужицкими, руками, выпиравшими изъ его лиловаго цвѣта шведскихъ перчатокъ. Одѣтъ онъ былъ безукоризненно, въ сплошной, темно-сѣрый лѣтній костюмъ; синій атласный галстукъ заколотъ былъ цѣнною черною жемчужиной величиною въ ноготь; вѣнскія ботинки изъ желтой юфти обували его огромныя, какъ и его длани, ноги… Стоялъ онъ по привычкѣ къ вѣчному движенію, не дозволявшей ему и четверти часа усидѣть на мѣстѣ…

— И, сдѣлайте милость. говорилъ онъ, — не безпокойтесь ни о чемъ. Все будетъ, можете повѣрить, сдѣлано прилично и хорошо… Если сестрицѣ вашей, Настасьѣ Дмитріевнѣ, ужь непремѣнно этого требуется, мы можемъ счесться съ нею послѣ… А теперь ужь позвольте мнѣ все это взять на себя… Почитаю, такъ сказать, своимъ долгомъ… заранѣе, подчеркнулъ онъ со страстнымъ взглядомъ по ея адресу, и тутъ же покраснѣлъ по самые волосы.