Из этих его слов Ланселот понял, что президент уже в курсе того, что он сообщил этой ночью первой леди, но не хочет, чтобы сейчас прозвучали сведения об Асгарде и связях Гиммлера с пятой колонной. Подыгрывая версии Рузвельту о якобы полученном от него секретном задании, он рассказал о том, что видел в подземелье гиммлеровского замка, в реакторе, куда их так коварно заманил Рафаил.
– Значит, вашего друга сразило быстро возникшее излучение? – выслушав повествование, спросил Буш. – И вы сами видели, как в потолок убирались металлические стержни? Хм… А колонны в центре реактора были похожи на графитовые, ну, то есть сделаны из материала аспидно-черного цвета? Да? Интересно! Похоже, господин президент, – сказал он, обращаясь теперь к Рузвельту, – мы зря столько времени провозились с тяжелой водой. Немцы нас, кажется, провели… Видите ли, для того чтобы началась ядерная реакция, которая высвобождает атомную энергию, нужно бомбардировать изотоп урана элементарными частицами – замедленными нейтронами. Еще в 1939 году работающие на нас ученые – Лео Силард и Энрико Ферми предположили, что такую реакцию можно обеспечить путем помещения ядер урана в матрицу замедлителя. Сделать излучаемые ураном-238 нейтроны медленными может дейтерий, который содержится в этой самой тяжелой воде. Немцы всячески выказывали нам свой к ней интерес как замедлителю нейтронов, даже построили секретный завод по ее производству в Северной Норвегии, но сами, оказывается, используют для этих целей другой, твердый замедлитель – графит, который тоже способен выполнять эту задачу, но, по-видимому, еще более эффективно. А стержни, опускающиеся и поднимающиеся на потолке – это не что иное, как поглотители нейтронов, сделанные, наверное, из кадмия, бористой стали или еще чего-нибудь подобного. У нас в Калифорнийском университете группе во главе с Гленном Сиборгом совсем недавно удалось доказать, что в подобном реакторе способен медленно нарабатываться другой радиоактивный элемент – плутоний-239, который тоже может быть использован в атомной бомбе, заменив уран-235, выработка которого другими методами, вероятно, будет сложнее… – Но мне непонятно только одно, мистер Ланселот: как ваш друг смог, как вы утверждаете, защитить вас от потока нейтронов своим телом – ведь это невозможно, если, конечно, он не был сделан из свинца!
– Такие люди, как покойный мистер Томпсон, сделаны из стали, дорогой Ванневар, и он погиб как настоящий патриот и герой, – вдруг раздался голос Рузвельта. – Скажите-ка лучше, какую пользу мы можем извлечь из всех этих сведений?
– Я думаю, нам надо срочно строить подобный реактор с графитовым замедлителем. Можно это поручить, например, металлургической лаборатории Чикагского университета под руководством Артура Комптона. Он нобелевский лауреат, но там вообще полно гениев: еще два нобелевца – Ферми и Франк, венгерские физики Вигнер и Силлард, – так что они справятся. Хотя, конечно, могут быть и другие методы получения оружейного топлива, например методом газовой диффузии, на центрифугах либо на циклотроне – электромагнитным методом. Всем этим тоже надо параллельно заниматься.
– Хорошо, – сказал Рузвельт. – Ваннивар, прошу вас как можно скорее представить мне письменный доклад. И вот еще что: с этого момента все дела по данному проекту могут доверяться лишь самому малому числу людей, потому что он отныне строго секретный.
На этом совещание закончилось. Советники встали и направились к выходу. Ланселот также собрался уходить, однако президент жестом показал, чтобы он остался.
Когда двери в кабинет закрылись, Рузвельт некоторое время молчал, что-то обдумывая, а потом сказал:
– Атомная физика не принадлежит к числу оккультных наук, а вот древние цивилизации, тем более обитающие под землей, – это уже вполне сродни оккультизму. Поэтому я не стал обсуждать этот вопрос при всех… Ха! Представляю, какой шум подняли бы в Конгрессе республиканцы и какие издевательские заголовки появились бы в завтрашних газетах, стань этот разговор достоянием гласности! «Нашему президенту привиделись зеленые человечки» или что-нибудь еще в том же роде.
– Понимаю, сэр, поэтому я и рассказал свою историю только миссис Рузвельт.
Президент снова сделался серьезным.