Сквозь бормотание телевизора стало слышно, как в замке входной двери ворочается ключ. Второй ключ от этой двери обычно хранился в служебном сейфе генерала Мтбевари, а сейчас, естественно, лежал в кармане его брюк.
Дверь негромко хлопнула, в прихожей скрипнула отставшая половица, и на пороге объявился мистер Харгрув собственной персоной, в тонком кашемировом пальто, сером шарфе и том самом костюме, в котором в данный момент красовался на экране телевизора. Только галстук на нем был другой — бордовый в крапинку вместо синего в полосочку; генерал Мтбевари, который, чтобы не попасть впросак, всегда носил одноцветные галстуки в тон костюму (а если позволяли обстоятельства, так и вовсе предпочитал обходиться без них), глядя на американца, опять задался вопросом: по каким, собственно, признакам люди выбирают галстуки, и где этому учат?
Ираклий Самсонович привстал, чтобы обменяться с ним рукопожатием, и снова опустился в кресло. Харгрув снял пальто, аккуратно положил его на диван и недовольно покосился на своего экранного двойника.
— Выключите это, Ираклий, — попросил он.
По-русски он говорил довольно чисто, и было непонятно, на кой ляд во время телевизионного выступления ему понадобился переводчик — разве что для пущей важности. Впрочем, трансляция велась на грузинском, которым полковник центрального разведывательного управления США Харгрув владел много хуже, чем русским, так что без переводчика все равно было не обойтись.
— Зачем? — преувеличенно удивился Ираклий Самсонович. — Лично я наслаждаюсь цветами вашего красноречия. И как это вам удается? Сплошное небо в алмазах и ни одного конкретного заявления.
Полковник Харгрув досадливо крякнул и опустился в свободное кресло.
— Перестаньте, Ираклий, — сказал он. — Чего вы от нас хотите? Обстановка сложная, в мире финансовый кризис. Избранный президент резко критикует политику прежней администрации, а вы, как ни крути, являетесь частью этой политики. Пока не станет ясно, в какую сторону дует ветер, никаких конкретных заявлений вы не дождетесь.
Телевизионный репортаж прервался рекламным блоком, и генерал Мтбевари выключил телевизор.
— Хотите выпить? — предложил американец.
— Спасибо, я воздержусь, — отказался Ираклий Самсонович. — У меня впереди еще целый рабочий день.
— То есть я, по-вашему, здесь дурака валяю, и мне не мешало бы это прекратить и перейти к делу, — с полувопросительной интонацией произнес Харгрув и встал. — Знаете, а я выпью. День только начался, а я уже устал, как собака. Кстати, извините за опоздание. Эти журналисты… Да и ваши парламентарии, признаться, недалеко от них ушли. Так что поверьте, дурака валять мне некогда.
Он открыл встроенный в «стенку» бар, внутри которого автоматически включился свет, и стал копаться там, приглушенно позвякивая стеклом. В отличие от книжных полок, бар был набит битком. Ираклий Самсонович украдкой сглотнул, но своего решения не переменил: собеседник был не из тех, в чьем присутствии можно позволить себе расслабиться.
— Не знаю, кого вы там валяете в своей торгово-промышленной палате, — сказал он в спину Харгруву, — но перейти к делу действительно не мешало бы.
— Подчиняюсь приказу старшего по званию, — не разгибаясь, откликнулся из зеркальных недр бара американец. — Одну секунду, генерал. Черт, опять льда нет. Все время забываю попросить поставить в эту нору холодильник…
Мтбевари подавил вызванное ироническим тоном собеседника раздражение и с напускным добродушием произнес:
— Бросьте, Дональд. Зачем вы это: старший по званию, генерал… Хотите лишний раз напомнить, что один полковник ЦРУ стоит десятка грузинских генералов? Будто я без вас не знаю, кто здесь настоящий хозяин!
Все его усилия оказались напрасными: раздражение все-таки прорвалось, и по улыбке обернувшегося со стаканом в руке Харгрува Ираклий Самсонович понял, что проиграл очко, а может быть, и не одно.