Бездна Кавказа

— А еще мама не велела разговаривать с незнакомыми дядями, — добавила Анюта, по малолетству оставшаяся равнодушной к комплименту: она и без Аслана знала, что выглядит неплохо, поскольку иногда смотрелась в зеркало.

— Раз мама не велела, разговаривать не будем. Нельзя маму сердить, слушай! Скажи только, где здесь магазин? Я издалека приехал, сильно проголодался. Очень кушать хочется, понимаешь?

— А конфета? — удивилась Анюта, искренне не понимавшая, как голодный человек может удержаться и не съесть лежащую в кармане конфету.

— Я конфеты не кушаю, — развел руками Аслан.

— Зубы болят? — сочувственно спросила Анюта.

— Просто не люблю.

— Как это?

— Так. Ты вареную капусту любишь?

— Фу, гадость!

— Вот видишь. А я конфеты не люблю. Шашлык люблю, плов люблю, а конфеты не люблю.

— Шашлык я тоже люблю, — сообщила Анюта.

— Я же говорю, молодец! Кто шашлык кушает, большой и сильный вырастет. А от конфет только дырки в зубах.

— И ожирение, — с комичной озабоченностью добавила Анюта, демонстрируя неожиданную для ее возраста осведомленность в вопросах диетологии. — Зато они вкусные…

Оперативник агентства «Ольга» Николай Демин замер, не донеся до рта пластмассовый стаканчик с кофе, и толкнул локтем своего напарника Андрея Колыванова. Колыванов чертыхнулся, расплескав кофе на куртку, но осекся, проследив за направлением взгляда Николая. Демин смотрел на детскую площадку, то есть туда, куда ему и полагалось смотреть по долгу службы. Минуту назад там, на площадке, все было в порядке: снежная крепость мужественно выдерживала осаду, в воздухе мелькали снежки, а осажденные и осаждающие с визгом, хохотом и гиканьем носились по всей площадке, вызывая у взрослых зависть и недоумение: и откуда у них столько энергии? Шум и броуновское движение на площадке продолжались, нисколько не ослабев, но кое-что изменилось, и это изменение очень не понравилось оперативникам: Анюта Шахова в своей белой курточке с меховым воротником, бросив товарищей по оружию на произвол судьбы, стояла на тротуаре и о чем-то оживленно беседовала с незнакомым брюнетом в модном черном пальто и очках в золотой оправе.

— Может, и ничего, — неуверенно сказал Колыванов, инстинктивно покупаясь на трюк с очками. — Мало ли… Дорогу спросить или еще чего…

— Глаза разуй, — посоветовал Демин. — Он же черный, как… как Обама!

Колыванов пригляделся и от удивления пристукнул кулаком по баранке.

— Точно, черный! Ах ты…

— Погоди, — кладя ладонь на дверную ручку, остудил его пыл напарник. — Говорят, они тоже люди. И даже граждане Российской Федерации. Но проверить надо.

Он открыл дверцу и ступил одной ногой на асфальт, все еще держа в руке курящийся паром с отчетливым запахом жженого сахара пластиковый стаканчик. В это мгновение прямо напротив них, заслонив Анюту и ее подозрительного собеседника, резко затормозила дряхлая бежевая «шестерка» с тонированными стеклами и присобаченным к багажнику гоночным спойлером. Автоматически переключив на нее внимание, Демин успел заметить литые титановые диски колес, а в следующий миг из открытого заднего окна «шестерки» прямо в лицо ему глянуло широкое пустое жерло гранатомета, под которым болталась на цепочке снятая крышка.

Демин потянулся за пистолетом, и стаканчик выпал у него из руки, расплескивая свое коричневое содержимое. Он еще не долетел до земли, когда гранатомет выпалил с глухим кашляющим звуком, в мгновение ока превратив зеленую «Ниву» в стремительно распухающий шар оранжевого пламени и жирного черного дыма.

Бежевая «шестерка» с неожиданной прытью сорвалась с места, в два счета скрывшись за углом. Беготня на детской площадке прекратилась; все головы повернулись, как по команде, и десятки расширенных от испуга и любопытства глаз уставились на пылавший посреди улицы погребальный костер. В наступившей тишине слышались лишь гудение и треск пламени, шипение тающего и превращающегося в пар снега, плач какого-то напуганного малыша и невнятные причитания утешавшей его старухи — надо полагать, бабушки, а может быть, и няни.

Никто не заметил, когда и в каком направлении исчезла серебристая «десятка», медленно проехавшая мимо сквера. На ее стеклах плясали багровые отсветы пожара, стелющийся над дорогой черный дым временами почти скрывал ее из вида. «Десятка» на мгновение притормозила напротив детской площадки и уехала; поглощенные ужасным и захватывающим зрелищем люди не обратили на нее внимания, словно она на время сделалась невидимой. И лишь когда встревоженная Ольга Шахова, набросив пальто прямо на халат, выбежала на улицу, чтобы увести домой Анюту, выяснилось, что девочка бесследно пропала.

На тротуаре остались лежать растоптанные очки в тонкой золотой оправе. Какой-то зевака без определенной цели подфутболил их носком ботинка, и очки, скользнув по схваченному коркой грязного льда асфальту, канули в сугроб, где им предстояло пролежать до самой весны.

* * *