Оушен сглотнул – его кадык дрогнул. Он промямлил «о’кей», но сделал шаг ко мне, прямо на меня – и в голове моей что-то взорвалось. Не иначе, умерло несколько миллионов нервных клеток. Оушен уставился не на меня, а на два дюйма пустого пространства между нами. Вроде хотел сказать нечто крайне важное, но молчал. Просто стоял, и грудная клетка у него поднималась и опадала, поднималась и опадала, и я смотрела как завороженная, и в голове начиналось кружение, щеки жгло, сердце скакало, не думало замедлять скачку, когда внезапно Оушен вымучил почти беззвучным шепотом, не касаясь меня, даже не глядя мне в лицо:
– Я должен знать… просто ответь – ты то же самое чувствуешь, да?
И поднял взгляд. Посмотрел мне прямо в глаза.
Я ничего не сказала. Потому что забыла, как это – произносить слова. Но Оушен, наверно, прочел ответ в моих глазах. Он еле слышно выдохнул, еще раз взглянул на мои губы. Попятился. Схватил сумку.
И исчез.
Я стояла и думала: я вообще в себя когда-нибудь приду?
Глава 17
На тренировке ни один элемент не получился.
Я забыла простейшие движения. Только одно помнила: мы соприкоснулись
Иными словами, я утратила над собой контроль.
Одна мысль осталась, одно желание – целоваться с Оушеном. Раньше я никогда не целовалась. Правда, нашелся смельчак, рискнул чмокнуть меня в щеку. Было не то чтобы противно, а просто ужас до чего неловко. До сих пор при одном воспоминании передергивает. Короче, хотеть-то я хотела, а вот с воплощением на практике точно возникли бы проблемы.
Навид – тот со многими девчонками целовался. Не знаю, что еще он делал, не спрашивала. Наоборот, неоднократно приказывала заткнуться. Почему-то моего брата хлебом не корми – дай пооткровенничать на эту тему. Полагаю, родителям про его похождения известно; уверена, они предпочитают демонстрировать полную неосведомленность. Так ведь легче. А вот если бы папа с мамой узнали, что я, их девочка, только
Более того: в мечтах я не видела ничего предосудительного. Другое дело – я была уверена, что от реальных поцелуев аппетит только разыгрался бы.
Внезапно Навид метнул в меня бутылку из-под воды.
– Ширин, ты не заболела? Что-то ты неважно выглядишь.
Я действительно чувствовала себя неважно. Как при высокой температуре. Ей, конечно, взяться было неоткуда, но щеки положительно горели. Да и все тело. Хотелось забраться в постель, спрятаться под одеялом.
– Да, мне что-то нехорошо. Можно, я пораньше уйду? Я прямо домой…
Брат шагнул ко мне, поднял бутылку. Потрогал мой лоб. Округлил глаза.
– Я тебя отвезу, Ширин.
– Серьезно?
– По-твоему, я урод моральный? Отпущу родную сестру пешком до дома топать с температурой?
– Нет у меня температуры.
– Есть, – отрезал Навид.
Он не ошибся. Домой мы с ним приехали рано, до возвращения родителей. Навид отправил меня в постель, принес воды, дал лекарство, подоткнул одеяло. Больной я себя не чувствовала – просто ощущения были принципиально новые, неописуемые. Действительно, странно: температура под сорок, а ни головной боли, ни кашля, ни тошноты. Вообще никаких подозрительных симптомов, только необъяснимый жар.
От лекарства я заснула.
Проснулась в полной темноте. Не сразу сообразила, где нахожусь. Нащупала бутылку с водой, оставленную братом. Выпила всю воду, прижалась пылающей щекой к прохладной стене. Что со мной? Что случилось? Взгляд упал на сотовый телефон. Пять непрочитанных сообщений.
Первые два получены шесть часов назад.
Привет
Как тренировка?
Еще три отправлены десять минут назад. А времени – два часа ночи.
Ты, наверно, спишь
Но если нет – позвони мне, пожалуйста.
(Извини, что транжирю твой запас смс)
Я не была уверена, что в состоянии говорить по телефону, но решила на этой мысли не заостряться. Укрылась одеялом с головой и набрала номер Оушена. Не хватало, чтобы родители услышали мой голос, хоть и приглушенный. Объясняй им тогда, почему тратишь минуты сотовой связи на ночной разговор, да еще и с парнем.
Оушен ответил после первого гудка. Отслеживал телефон, схватил его, едва экранчик загорелся? Тоже боялся, что мать застукает?
Но «привет» он произнес в полный голос, как человек самостоятельный. Похоже, только за мной одной круглосуточный родительский надзор.
– Привет, – прошептала я. – А я под одеялом прячусь.
Он рассмеялся.
– Прячешься? Почему?
– Мои все спят, не хочу их будить. Вдобавок мне влетит, если родители узнают. Мало того что ночью не сплю, так еще и деньги трачу.
– Извини, – сказал Оушен. Впрочем, в голосе никаких извиняющихся ноток я не уловила.