Бежит к рассвету река

Она смотрела куда-то в сторону, выражая всем своим видом презрение к моей никчемной персоне. Но вся штука заключалась в том, что той особы с набором заученных реакций, которая должна была взорваться вспышкой гнева или залиться краской стыда, уже не существовало. С помощью пришедшей ей на смену ясности сознания я увидел божественное существо, вошедшее в образ побитой жизнью старой больной женщины, ненавидящей своё прошлое и боящейся даже помыслить о будущем. Переполненная страхом, отчаянием и обидой за свою долю, за порушенные надежды на беспутных сыновей, она только и ждала момента, чтобы несознательно выплеснуть на кого-нибудь бурлящую внутри злобу, испытав при этом минутное облегчение. Особой жалости к Клавдии Васильевне у меня также не возникло, поскольку жалеть, в сущности, было некого. Её вечная истинная природа была соткана из радости и покоя, но на время забыла об этом, возможно, даже нарочно, пожелав испытать свойственные человеческой личности ограничения в противовес своей безбрежности. Похожим образом я видел теперь сущность каждого из окружающих без исключения, среди которых в принципе уже не могло быть недоброжелателей, что вовсе не означало для меня отказа от защиты себя и своих близких в случае агрессивных посягательств. В общем и целом, если посмотреть со стороны, моё поведение вряд ли претерпело значительную перемену, лишь пристальное наблюдение обнаружило бы отсутствие гримасы недовольства на лице и некоторую расслабленность в движениях.

К счастью, Ольга пропустила мимо ушей упрёк наблюдательной соседки в мой адрес, а через минуту мы были дома. Как всегда у меня бывает после прогулок, распластавшись на своём диване, я ощутил проникающую во все уголки тела приятную истому, будто только и ждавшую очередного момента для слияния. Мне подумалось, что только ради таких ни с чем несравнимых мгновений стоит чаще выбираться из норки домашнего тепла и уюта в промозглую сырость улиц. Согревшись чашкой зелёного чая, в который Ольга, невзирая на грядущий сон, добавила корень имбиря, я собрался было поискать в интернете подробную информацию о просмотренном фильме, но решил отложить задуманное до утра. То ли усталость, то ли проснувшееся чувство меры подсказало мне вовремя поставить точку, остановиться и не перегружать уходящий день календаря излишними усилиями. Воссоединившись с уже лежавшей в кровати своей второй половиной, я пожелал ей спокойной ночи и быстро уснул.

Разбудило меня ощущение пустоты в том месте, где должна лежать Ольга. Открыв глаза, я увидел её неподвижный силуэт у окна в холодном свете уличного фонаря.

– Чего вскочила? – вырвалось у меня машинально.

– У какого-то кретина музыка в машине орёт, да так громко, что спать невозможно. И форточку совсем закрыть нельзя, духота будет, – ответила она раздражённо, возвращаясь в постель.

Я прислушался. Глубокую тишину ночи нарушал только шелест поправляемой подушки и тихое дыхание жены. Казалось, даже неугомонный ветер за окном и тот задремал в застывших кронах.

– Может, я оглох, но вроде бы всё спокойно.

– Он иногда вырубает, видимо названивает кому-то, – предположила Ольга, зевая. – Потом с ещё большим усердием продолжает тревожить мирный сон. Достал!

Не успела она договорить, как уличную тишину вспороли дребезжащие звуки низкопробных воровских куплетов, называемых в наших краях красивым французским словом «шансон». Вокалист с натужной хрипотцой в голосе безбожно фальшивил, плохо попадая в ноты, отчего так называемая музыка производила эффект взбесившегося среди ночи будильника, не оставляя шансов на спокойный сон. Несколько лет назад, впору своего студенчества, я часто становился невольным слушателем песенок подобного жанра в маршрутках. До сих пор помню, как сгорал тогда со стыда и прятал глаза от попутчиков, не в силах дождаться своей остановки, словно меня резко приспичило сходить в туалет.

Нехотя встав и подойдя к окну, я посмотрел вниз на длинный ряд припаркованных у газона машин и сразу заметил старую иномарку с включенными габаритными огнями, стоявшую на площадке у входа в наш подъезд. Её двери были закрыты, но в опущенное стекло со стороны водителя то и дело выскакивала рука с оранжевым огоньком сигареты между пальцев. Именно это ржавое корыто, вне сомнений, было источником беспокойства и, казалось, даже подрагивало от режущей слух музыки. Я мог бы лечь и снова запросто заснуть под эти звуки, но не хотел, чтобы мучилась Ольга. Если разобраться, то причина её раздражения, как и вина сидящего за рулём иномарки в конечном итоге заключалась в забвении своей настоящей природы, что в свою очередь не давало мне права оставаться безучастным к страданию супруги.

– Схожу, узнаю, в чём там дело, – сказал я, отходя от окна.

– Не вздумай! Совсем сдурел! – еле сдерживаясь от крика, фыркнула на меня Ольга, садясь в кровати. – С отморозками связываться себе дороже, особенно в три часа ночи! Не стоит оно того!