Бежит к рассвету река

Проходя мимо арки въезда во двор, я глянул в его сонную глубину, где чужеродным объектом на фоне старых серых стен пестрела детская игровая площадка. Удивительно, но память, переставшая тревожить меня бесполезными образами прошлого и ставшая безукоризненным механизмом своевременного предоставления и надёжного хранения информации, неожиданным образом воскресила в мельчайших подробностях события начала отпуска, когда вспышка ярости толкнула меня на убийство. Воспоминание было свободно от негативной окраски, отчего произошедшее со мной в тёмном дворе выглядело неизбежным следствием сложившихся на тот момент обстоятельств. Проще говоря, я мог поступить только так и никак иначе, а потому всё сделал верно. Для чувства вины и угрызений совести за формально содеянное злодеяние не оставалось весомых оснований. Кроме того выдуманная личность, с которой я ошибочно путал себя, практически перестала существовать, вместе со своей переполненной ничтожными катастрофами и триумфами историей. Лишь мерзкий холодок беспокойства из-за возможной разлуки с Ольгой по причине моего ареста правоохранителями или бандитской мести сразу заявил о себе. Ничего не попишешь, за привязанность к человеку, месту либо вещи неизбежно приходится расплачиваться. Я прекрасно понимал это железное правило, этот неписаный закон, эту выстраданную всем прежним опытом заповедь, но не мог, да и не хотел разрушать последнюю плотину на пути к океану.

– Веришь, нет, но от моей недрогнувшей руки тоже пал человек, – сказал я с излишним пафосом. – Что только приходилось вытворять в прошлой жизни! Причём, я не виню в случившемся ни себя, ни дьявола. Если бы у меня и были претензии к нечистой силе, то только за искусно созданную иллюзию мира, где без изворотливости, лицемерия и вынужденного насилия прожить трудно. Упрекать себя и вовсе нелепо, поскольку слепая вера в справедливость этого чудного мира прививалась мне с детства, а всякое сомнение в его основах жестоко каралось.

– Хорошо тебе: перепрыгнул в новую жизнь и гора с плеч. А как быть таким, как писатель из фильма? Им бежать некуда! – невозмутимо отозвалась Ольга.

– Брось переживать за них. Выясни сначала, существуют ли они где-нибудь ещё, кроме твоего воображения и киноплёнки. В любом случае помочь в таком деле можно только себе.

– Но ты же, кажется, помог Лиле воспрянуть духом!

– Слово «кажется» здесь ключевое. Несмотря на жуткий соблазн, я так и не осмелился приписать себе эту заслугу.

Она рассуждала здраво в рамках общепринятой логики, и как мне было передать словами точку зрения не просто со своей колокольни, но из другой системы координат, иного измерения, я не понимал. Хотя это досадное ограничение меня слабо волновало, поскольку я радовался общению как таковому. Кроме того меня забавляло стремление Ольги найти ответы на трансцендентные по сути вопросы там, где их быть не могло: в созданных человеком произведениях искусства и людской премудрости, что раньше или позже должно было привести её к прозрению. В эти моменты я как никогда понимал смысл фразы «что ни делается, всё к лучшему» и благодарил судьбу за превратности, оказывающиеся в конечном итоге благословением. Вернувшееся откуда-то из далёкого детства предчувствие приближающегося с каждым днём чуда, вместе с пониманием того, что всё в надёжных руках, придавало повседневным хлопотам вид праздничных приготовлений, наделяя происходящее сокровенным смыслом. Нечто похожее я переживал в тех редких снах, которые принято называть счастливыми больше из-за их чудесной атмосферы, чем разворачивающихся там событий.

Мне хотелось вот так идти и идти по бесконечному ночному проспекту, но по настоянию Ольги мы всё-таки впрыгнули на одной из остановок в автобус и вскоре были у своего дома. Несмотря на поздний час возле подъезда стояла, кутаясь в тяжёлое пальто, недавно вышедшая на пенсию Клавдия Васильевна с четвёртого этажа. Поздоровавшись с Ольгой кивком головы в ответ на наше приветствие и отвернувшись при этом от меня, она с мастерством опытного следователя начала выведывать у жены, откуда мы возвращаемся. Пока они общались, я отошёл на пару шагов и смотрел, как горящий огнями автомобиль пятится задом, уступая дорогу встречной машине в узком выезде из двора. Через минуту меня окликнула Ольга, уже открывающая дверь в подъезд. Направившись к ней, я пожелал всего хорошего Клавдии Васильевне, услышав в ответ глухое ядовитое шипение:

– Работать надо, трудиться, а не по кино шастать да пьянствовать в будни, когда все нормальные люди вкалывают!