Прошёл час. Марево утомляло Гелату, и она устало смотрела на суетящихся матросов с обнажёнными спинами, на рабов, таскающих товары, на закутанных с тёмные ткани женщин, которым не разрешалось сойти с палубы. «Сейчас бы искупаться», — подумала она, отодвинувшись в тень, которую создавала телега. Песок раскалился, и сидеть на нём стало невыносимо, поэтому вскоре девушка поднялась. Теперь ей хотелось пить. Это желание разделяли и измученные животные, однако морская вода была непригодна для питья, а отлучиться искать другую Гелата не могла. «На рынке было бы не менее тошно», — думала она, уставившись на капитана одного из кораблей. С этого расстояния она слышала, как он отдаёт приказы и бранится. И вдруг, будто уловив на себе измученный пытливый взгляд, мужчина повернулся в её сторону. Гелата не отвела взгляда, впрочем, сам мужчина почти сразу вернулся к разговору с рабом. Он выругал его за какую-то оплошность, затем что-то негромко сказал, и Гелата, на мгновение закрывшая глаза, чтобы зевнуть, увидела, как полуобнажённый вспотевший парнишка спешит в её сторону.
— Чем торгуешь? — бросил он на ходу, как будто имел ничтожно мало времени. Гелата слегка оживилась.
— Мёдом.
Юноша приблизился к телеге и заглянул внутрь. На мгновение опешил, завидев медокоза, но быстро переключился на предмет интереса.
— Сколько берёшь?
— Пять линар за банку.
— Пять? — парнишка насмешливо взглянул на неё и прищурился. Гелате показалось, что он рассматривает её, и от этого она почувствовала неловкость. От него несло потом и рыбой, а от неё мочой. — Ладно. Я скажу хозяину.
И прежде, чем Гелата успела что-то ответить, парнишка поспешил обратно к судну. Она проводила его взглядом. Черные волосы и блестящая взмокшая спина вызвали у девушки чувство дежавю. Она как будто бы увидела Леля, но быстро отмахнулась от возникшего образа. Нет, лицом они были ничуть не похожи.
В скором времени к Гелате поднялся сам капитан. Это оказался человек уже преклонного возраста, который всеми силами пытался выглядеть моложе и свежей. На нём были ярко-зелёная расстёгнутая рубаха, тёмные брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги и чёрная бандана, украшенная булавкой с несколькими изумрудными камнями. Гелата почему-то не сомневалась, что они настоящие. Борода мужчины уже поседела, но по редким просветам можно было определить её предшествующий тёмный цвет.
— Пять линар за банку мёда? Мне верно передали?
— Всё так, — согласилась девушка.
— Дороговато, не находишь?
— Не нахожу. Мой мёд высочайшего качества. Будьте уверены, окупится каждая монета.
— А если лжёшь?
— Если лгу, то я здесь. Принесёте обратно и получите свои деньги.
Мужчина взял в руки одну из банок и покрутил её. На солнце мёд и вовсе напоминал расплавленное золото.
— Это хорошо, что ты так уверена в товаре. Я возьму банку и, если мне понравится, вернусь чтобы купить остальное. Идёт? — Он вытащил из кармана пять монет и бросил их Гелате. Та благодарно кивнула. «Вернёшься, — подумала она, вспоминая, какой эффект таинственная консистенция оказала на стражников города, — непременно вернёшься». И пророчество её оказалось верным. Через полчаса она увидела, как к ней спешит тот же черноволосый юноша с двумя большими пустыми корзинами. Его вспотевшее лицо светилось от радости, и приблизившись к телеге, он бросил корзины на песок, чтобы перевести дыхание.
— Ай да снадобье! Чего ты в мёд намешала?
Гелата, сидящая на краю повозки и державшая медокоза между ног, лукаво усмехнулась.
— Мастера не выдают своих секретов. Капитану понравилось?
— Понравилось! Да ещё как! Твой мёд — это настоящая находка! Моё спасение! У них же теперь у всех того… рассудок помутился, — юноша расплылся в улыбке. — Капитан велел мне всё скупить и сей час же доставить. Денег вывалил немереное количество, а я же теперь бежать могу, и никто меня не остановит.
— Бежать? Так ты в неволе?
— Я раб на корабле. Думал, это очевидно.
— Мне казалось, рабы должны быть в оковах.
— Должны, если хозяева боятся, что они убегут. А в море, знаешь ли, некуда бежать. Да и капитан уверен, что на суше я никуда без его воли не шагну. А всё почему? Думает, я слаб. Денег у меня нет, дома тоже, никаких родных, да и с клеймом рабским сложно в жизни устроиться. А у меня оно почти зажило. Смотри, вот здесь след едва заметный, — юноша указала на грудь, и Гелате пришлось склониться, чтобы рассмотреть бледные очертания. — Боцман говорит, что на мне всё заживает, как на собаке.
Гелата промолчала, и парнишка, решивший, что собеседница себя исчерпала, вывернул карманы, протягивая ей мешочки с монетами.