Безлюдные земли

Блум отошла к одному из верстаков и села на тщательно отмытый стул. На верстаке в настоящий момент не стояло ничего, кроме нескольких бутылок с протеиновым коктейлем. Молли начала доставать вещи из одного из чемоданов, тянуть провода и подключать свой ноутбук к каким-то коробочкам. Бергер спросил:

– Это чемоданы СЭПО?

– Это оборудование для выживания в условиях внедрения. Оно всегда лежит в машине.

– А риск слежки? Оно действительно не оставляет следов?

– Поскольку я вытащила сим-карту из твоего мобильного, все должно быть хорошо. Это мое неотслеживаемое оборудование, включая вполне приемлемое 4G-подключение.

– Но мы не сможем зайти в реестр и внутреннюю сеть?

– Еще как сможем. Цель этого оборудования в том, что я должна выходить именно туда из разных мутных мест, не оставляя следов, чтобы меня не идентифицировали. Одно из немногих преимуществ работы под прикрытием.

Бергер кивнул и впервые внимательно осмотрел помещение. Все еще грязно, обстановка спартанская, но, может быть, получится пожить и в таких условиях.

– А как с базовыми потребностями? – спросил он. – Водопровод, спальные места, туалет, холодильник, плита, еда?

– Водопровод? – переспросила Блум. – Когда у нас прямо за дверью озеро?

– Вообще-то, это залив. В нем соленая вода.

– Да-да, нам придется добыть несколько канистр с пресной водой. И какой-нибудь мини-холодильник. И микроволновку. Спальные мешки и еду. Разберемся с этим в первой половине дня. Не зацикливайся на мелочах.

– Деньги не кажутся такой уж мелочью. И мы не можем использовать свои банковские карты.

Молли Блум еще раз склонилась над чемоданом. И выудила оттуда увесистую пачку пятисотенных купюр.

– Кэш внедренного агента, – объяснила она. – Выпей протеиновый коктейль. Хватит ныть, пора работать.

22

Среда 28 октября, 12:14

Бергер, сидящий на пассажирском кресле, посмотрел на ее ноги.

– Военные брюки? Мы что, в армии?

Она скорчила гримасу и сосредоточилась на дороге.

– Нет, серьезно, – продолжил он. – Я не видел, как ты их покупала.

– Ты делаешь покупки, как женщина, – ответила Блум. – Я делаю покупки, как мужчина. Ты три часа выбирал одни только трусы.

– Это деликатная тема.

Дождь заливал шоссе. Они ехали в глуши севернее озера Ульнашён.

– Думаешь, хватит того, что мы поменяли номера на фургоне? – спросил Бергер.

– Я знаю, что ходят слухи о некоем экспериментальном методе реверсирования GPS, но я сомневаюсь, что они используют его в нашем случае. Мы все же не представляем собой страшную угрозу демократической системе Швеции, правам и свободам граждан или национальной безопасности.

– Нет? Какое разочарование.

Потом они некоторое время молчали. Он решил сменить тему:

– Как ты думаешь, что случилось после того, как Вильям исчез по окончании старших классов? Он испарился, пропал с лица Земли.

– Я думаю, что наши общие гипотезы верны, – ответила Блум. – Должно быть, ему помогли.

– Все время учебы в средней школе ему совершенно некому было помочь. Они с матерью переезжали из одного спального района Стокгольма в другой, потому что его так травили во всех школах, что он не мог продолжать туда ходить. У тебя нет детей, Молли, ты не можешь себе представить, как больно видеть, что твоего ребенка мучают то в одном месте, то в другом. Превратиться в перекати-поле из-за издевательств. Знать, что в каждом новом месте повторится тот же ад, что был в предыдущем.

– Что ты помнишь о его матери?

– Не очень много. Она была со странностями.

– Со странностями?

– Нервная, всегда суетилась, не могла усидеть на месте. Странно пахла.

– Странно?

– Ты мой психолог?

– Сконцентрируйся. Почему странно? Неприятно?

– Нет, совсем нет. Скорее приятно. Чем-то сладким, пожалуй.

– Алкоголем?

Бергер задумался. Медленно кивнул.

– В моей картине мира он тогда не присутствовал. Но, вероятно, так оно и было.

– Она умерла от тяжелой формы алкоголизма в лечебнице в Чисте двенадцать лет назад.

Бергер еще раз кивнул.

– В этом есть какая-то дьявольская логика.

– Ты помнишь, как она выглядела? – спросила Блум. – Я видела фото из паспорта, но не более того. Блондинка?

– Нет. Но, с другой стороны, настоящие блондинки почти все остаются где-то в детстве. Скандинавском детстве. А потом все темнеют. Даже я был светловолосым, когда был ребенком. И ты наверняка тоже.

– Ты что имеешь в виду? – воскликнула Блум. – Я и сейчас блондинка.

– Но пара миллиметров потемнее у корней все же заметна.

Блум резко швырнула машину влево. Скрип шин высказал за нее возмущение. Как мираж, появилась Окерсберга и снова исчезла, а они опять оказались за городом.

– И никаких намеков на отца? – спросила Молли. – Ты ничего не помнишь?

– Ты посвятила этому пару лет, – сказал Бергер. – А у меня было несколько часов, я мало успел. Вильям никогда не заговаривал об отце.

– С самого его рождения его мама Стина Ларссон зарегистрирована как мать-одиночка. Никакого отца нигде не числится. И ни братьев, ни сестер.

– Но мы можем считать, что он был блондином? Если как следует подумать, то мама вроде бы была классической брюнеткой.