Безлюдные земли

– Но ведь ты там была? Ты же была в той компании, когда что-то сломалось? Он любил часы, покуситься на них означало задеть самое святое. Он обожал наручные часы, карманные часы, стенные часы, но тогда он занимался возведением самого сложного, башенных часов. Хотя башни и не было. Только лодочный домик. И он начал модифицировать их механизм для мести. То, что там оказалась ты, Молли, всего лишь случайность.

– Но не сейчас. Сейчас все не случайно.

– Разве что на совсем другом уровне. Когда он показывал мне часы, он хотел, чтобы им восхищались, чтобы его заметили благодаря его умениям. Он хотел поделиться. Раз он опять этого хочет, в каком-то смысле, он уже погиб. Когда человек подвергается тому, чему подвергался он, остается два выхода. То, что не убивает, закаляет. А кто становится убийцей, уже мертв.

– Ты хочешь сказать, что он совершает это все вместо самоубийства?

– Потому что он, очевидно, не закалился правильным образом.

– А какой образ был бы правильным?

– Не знаю. Прощение – не моя область.

– Ты имеешь в виду, что это было бы единственным выходом?

– Может быть. Научиться у зла, чтобы понять его и суметь противостоять ему, внутри и снаружи. Самому мне это не удалось.

– Я тоже не простила. Как людям это удается?

– Но ты смогла двигаться дальше.

– Играя собственную жизнь, да.

– Кажется, это единственное, чем занимаются люди, – фыркнул Бергер. – Когда я был сыном, я играл роль сына. Когда я стал отцом, я играл роль отца. Когда-нибудь сыграю роль старика. Потом буду играть роль мертвеца, черт возьми.

– Но не роль полицейского.

– Не думаю, что я когда-нибудь играл роль полицейского. А ты?

– Это единственная роль, которую я никогда не играла.

Они постояли еще немного. Заря сменилась утренним светом, который безудержно разливался над Эдсвикеном. День пришел. Вопрос в том, что за день.

– В любом случае эта роль, вероятно, скоро будет доиграна, – сказал Бергер.

Блум медленно кивнула, но потом покачала головой. Потом зашла в дом. Бергер подождал какое-то время и пошел следом.

Он смотрел, как она натягивает на себя верхнюю одежду и пьет протеиновый коктейль, проверяя записи камер наблюдения за вчерашний день. Экран был поделен на четыре равные части, четыре точки обзора в окрестностях дома, и ни в одном кадре не происходило ровным счетом ничего.

– Спокойная ночь, – подытожила Молли, застегивая молнию на спортивной куртке.

Она окинула скептическим взглядом Бергера, надевающего свой старый пиджак.

– Мы просто на редкость разные люди, – констатировала она и вышла.

Бергер догнал ее у забора.

– Я поведу, – сказала она и протянула руку. Он положил туда ключ от машины, у него все равно не было ни малейшего желания всю дорогу до Кристинехамна вести украденную «мазду» 94-го года с фальшивыми номерами.

На протяжении двухсот пятидесяти километров удалось обойтись почти без дождя. За всю дорогу они только один раз обменялись заслуживающими упоминания репликами.

– Расскажи об альпинизме, – попросил Бергер.

– Об альпинизме? – переспросила Блум. Машина вильнула в сторону на трассе около Эребру, раздражающей ограничением скорости в девяносто километров в час.

– Кажется, это страсть всей твоей жизни.

– Ты всерьез намерен поговорить о моей жизни?

Он рассмеялся и сказал:

– Ладно, плюнь. Просто это немного несправедливо.

– Что именно?

– Я знаю тебя как Натали Фреден намного лучше, чем как Молли Блум. В то время как ты глубоко копалась в жизни неизменно одинакового Сэма Бергера.

Ему показалось, что гладкий лоб прорезала морщинка. Хотя вероятнее всего, это была иллюзия из-за внезапно выглянувшего из-за облаков солнца.

– Да, – наконец, сказала она. – Мне нравится альпинизм.

– Я думаю, что человеку, внедряющемуся в банды, логично было бы расслабляться, занимаясь чем-нибудь, совсем не напоминающим о работе. Может быть, плести кружева. Или разводить герань.

– Ты считаешь, что альпинизм похож на мою работу?

– А разве нет? Ведь и там и там нужен сильнейший контроль на грани бездны?

– В каком-то смысле да, – согласилась она. – Но когда я свисаю с вершины, окруженная бесконечной природой, единственное, что я ощущаю, это огромная и мощная свобода.

Он кивнул.

– А я боюсь высоты. К тому же не очень полагаюсь на себя. У меня могла бы появиться шальная мысль просто отпустить веревку.

– И ты тоже расскажи о часах.

Он улыбнулся.

– Часы дают мне спокойствие. Есть что-то неподражаемое во взаимодействии всех этих маленьких шестеренок. Я ухожу в другой мир и черпаю в нем силы. Там время всегда одинаковое. Спокойное и простое. Благодаря сложности.

– Это странным образом напоминает альпинизм.

– Альпинизм с защитной сеткой внизу, – сказал Бергер.

После этого они молчали до Кристинехамна.

В углу площади Сёдра под усиливающимся дождем сидела угрюмая девочка. Через ее слишком тонкую одежду просвечивали татуировки. Заглянув в машину, она очень подозрительно посмотрела на Молли.

– Сандра? – спросил Бергер.

– М-м-м, – ответила девочка. – А это кто?

Блум достала свое насквозь поддельное удостоверение и сказала:

– Садись на заднее сиденье.

– Не стоило бы, – ответила та. – Ведь именно это сделали Юнна с Симоном.